ЛВ 3
Шрифт:
А аспид спал. Лицо черно-угольное матовое и во сне суровый вид сохраняло… если я, конечно, разглядела суровость то, и от этой суровости от чего-то защемило в груди, особенно когда Митятку вспомнила. И я вдруг только сейчас подумала, как же это здорово иметь детей. Растить их, улыбаться первой улыбке, наблюдать за первыми шагами, радоваться их радости и делать все для того, чтобы их детство было в сто раз счастливее твоего. Никогда о детях не думала, но узнав историю Ульяны, подержав на руках Митяя, да глядя на спящего сейчас аспида — почему-то
И вот помяни лихо…
Леся явилась откуда не ждали. Из-за аспида выглянула. Так как если бы тоже лежала рядом, но по ту сторону Аедана. И вот выглянула она из-за его плеча, одобрительно так выглянула, и уж собиралась сказать что-то, да я опередила мрачным:
— Изыди.
Леся рот было открыла, словно ей для ответа рот был нужен, но тут сонный аспид возьми да и скажи неразборчиво:
— Никогда… Никогда не уйду… Хоть гони, хоть проклинай, хоть убей… никогда я от тебя не уйду… ты жизнь моя, а без тебя, Веся, жизни мне нет…
И дальше спит, а я как лежала, вот как лежала, так и посмотрела на Лесю испуганно. Леся на меня возмущенно. Опосля лиану протянула, листочком прикоснулась да и передала:
«Да что ж это деется? Жизнь значит его! А где моя жизнь?! Где мои дети?! Почему спим? Почему продолжением рода не занимаемся? Что за самцы пошли человеческие? Одни занимаются делом нужным да не продуктивно совсем, другие только говорить и горазды! Где детеныши?! Где мои…»
Высказаться в полной мере ей не удалось, я руку от ростка отодвинула, прерывая чащу мою Заповедную на полуслове практически. И Леся обиделась. Насупилась вся, и выдала:
«Ну и не буду говорить! Ничего не скажу! И про навкару тоже ни полслова!»
И я замерла.
— Навкару? — голос дрогнул.
Тут же вздрогнул и открыл глаза аспид. Первым делом меня к себе прижал хозяйственно, опосля на чащу глянул и спросил хриплым ото сна голосом:
— Где навкара?
Но Леся уже обиделась. Села, руки на груди сложила обиженно, и отвернулась, всем своим видом демонстрируя насколько сильно обиделась. Ну да нее вскоре стало — Ярина появилась. В первую очередь на нас с аспидом воззрилась с умилением, затем одеялко на нас поправила, чтобы значится мы делом там уже под ним занялись хоть когда-нибудь. Но мы молча взирали на чащу и чаще пришлось признать, что никакого процесса не будет, а потому Ярина четко как страж на службе сообщила мне:
«Две навкары, из глубины яра пришли, как на территории оказались мне неведомо, куда ушли знаю»
«Конечно, знаешь, — фыркнула Леся, — у меня они. Обе. А вот кто пропустил их до моего леса Заповедного, это уже вопрос…»
— Леся, не вредничай, — я села, руками колени обхватила. — Не хуже меня знаешь — Ярина сейчас супротив
Зловредина моя заповедная лишь снова обиженно отвернулась.
А затем возьми и скажи:
«Не заделаете мне дитятко, я их на деревню спущу! Ту самую, близ Западенок, где за цельный год ни одного дитенка не народилося! Я считала. Ни одного!»
— Леся! — я уж чуть не взвыла.
Близ Западенок не было деревни, были рудокопы одни, без жен и детей, откуда ж там взяться дитяткам?!
«Все равно спущу! Чтоб знали!»
— Если спустишь, знать что-либо уже будет некому! — разозлилась я.
Леся окончательно расстроилась, и изобразила клетку из листьев, да двух пташек внутри.
— Вот там и держи! — приказала я.
Пожав плечами, Леся демонстративно отвернулась, но… паразитка размножательно ориентированная, так чтобы я не видела, взяла и как начала аспиду всяческие картинки размножательно ориентированные демонстрировать.
— Леся!!! — голос мой на визг сорвался.
А аспид приобнял, меня причем, и спокойно так чаще и сообщил:
— Крепко запомни, чаща Заповедная, для дел подобных перво-наперво одиночество требуется. Чтобы не мешал никто, не отвлекал, не беспокоил…
Вскинулась чаща, с Яриной переглянулась и тут же исчезли обе! Разом исчезли! Вмиг! И если бы только они — внезапно все исчезать начали. Мышки-полевки, что в хвое шуршали, птицы певчие, да и те, что не пели, жучки и комары и те исчезать начали. И пары минут не прошло, как вокруг тишина такая воцарилась, что слышно мне стало как я сама же и дышу.
А еще неуютно мне стало — аспид же рядом был, и рукой все так же обнимал, и хуже того — отпускать похоже не собирался.
— Спим дальше? — спросил голосом ото сна хриплым.
А я слова его вспомнила, что сказал спросонья: «Никогда… Никогда не уйду… Хоть гони, хоть проклинай, хоть убей… никогда я от тебя не уйду… ты жизнь моя, а без тебя, Веся, жизни мне нет…» И жутко мне стало. И не по себе. И как-то спать уже вообще не хотелось. И…
И отодвинулась я осторожненько — аспид не держал. Поднялась — тоже не держал. Стою — все так же не держит, только смотрит пристально, так пристально, что мороз по коже, и рухнула я обратно. Не то чтобы к нему и под одеяло, а рядом и на хвою. Села, руки на груди сложила, вдаль поглядела, в которой ни жучка ни паучка, вообще никого не осталось, и правду сказала:
— Господин Аедан, я тебя не люблю, и никогда не полюблю.
Пожал плечами могучими аспид, устроился поудобнее, руки за голову закинул, в замок сцепил, ногу на ногу тоже закинул, полежал, да и так сказал:
— Никогда не говори никогда.
А между прочим возле меня клюка лежала, я, между прочим, и треснуть клюкой могу.
— К тому же, — невозмутимо продолжил аспид, сделав вид, что моего выразительного взгляда на клюку не заметил,- чтобы ребенка сотворить, любовь не требуется.