ЛВ 3

Звездная Елена

«Решение верное, — согласился сотоварищ мой, — только одного понять не могу — любишь ты его, Веся, это я вижу, и чувствую — отголосок твоих чувств я ведь тоже ощущаю, и коли хотел бы маг твой вред причинить, давно мог бы. Так объясни, не осуждаю, спрашиваю лишь, от чего недоверие такое?»

Холодно мне стало, зябко.

Ногу в туфельку вернула, под плащом меховым поежилась, да и ответила правду:

— Маг он, лешенька, маг. К магам у меня доверия нет.

Помолчал леший, да и спросил вдруг:

— Тогда что, получается, в лес не пустишь, но вне его время с магом своим проводить будешь?

И

вроде только вопрос, а то что ирония в нем слышится, да насмешка дружеская, дело второе, или даже третье, но… леший был прав — коли простила да приняла, я Агнехрану путь в сердце свое открыла, впрочем там он, боюсь давно уж был. И как жить теперь? В лес пустить не могу, лес он не только мой, но в душу пустила, сердце отдала, а теперь… страшно мне. Обжегшись на молоке, дуешь и на воду, и я боялась, до крика боялась, что однажды услышу что-то вроде: «Валкирин, ты сможешь. Давай быстрее, Валкирин».

— Боюсь я, лешенька, совсем страшно мне, — прошептала тише ветра.

Прошептала да и улыбнулась не знамо от чего.

Проснулись мы вместе, на рассвете. Моя рука в его руке. Мои глаза первым делом в его глаза взглянули, перво-наперво, первее чем осознала, где нахожусь. А он улыбался, смотрел на меня и просто улыбался. Черный весь, матово-угольный, глаза змеиные, а улыбка самая что ни на есть человеческая, теплая улыбка, светлая, добрая.

Есть счастье на свете, и я сейчас была счастлива. Надолго ли не ведаю, но день сегодняшний был радостным и счастливым, а день завтрашний… поживем-увидим.

— Улыбаешься, — заметил лешенька.

— Улыбаюсь, — согласилась я.

— Ведьмы заметят, — предупредил друг сердешный.

Заметят это точно, только вот знать им не надобно, что влюбилась я в чудище огненное, магом по сути являющееся. Посмотрела я на лешего внимательно, он под моим взглядом напрягся заметно, а мне пришлось покаяться заранее.

— Уж, прости.

— Уж, точно прощу, — но лешеньке явно мой взгляд да слова не понравились, — ты только скажи за что.

Говорить не стала — клюку в его сторону протянула, глаза закрыла, да и направила силу в лешеньку, силы то у меня опосля ловушек чародейских было с избытком, вот и плеснула щедро, друга не спросивши.

— Ну, Веська, ну закончится дело это, уж я с тобой побеседую! — взбеленился верный мой соратник.

Я осторожненько один глаз приоткрыла — ну, навроде ничего так мужчина получился. Второй глаз тоже приоткрыла — действительно ничего. В меру возрастной, в плечах широкий, в кости крепкий, телосложением матерый, взгляд вострый, умный, изучающее-пристальный, волосы каштановые, глаза каре-голубые, необычные, подбородок квадратный, руки могучие…

— Уж, прости, — повторила снова, и пояснила. — Ты прав, лешенька, ведьмы все увидят, да только аспида я им показывать не хочу и не буду, опасно это. Для него опасно. А ты мне ближе всех на свете, ты леший мой, и ты сам знаешь — леший да ведунья лесная часто союз образуют не только дружественный.

Хмыкнул, на меня поглядел, да и сказал:

— Веся, ты же знаешь, неполноценный я, ни зверем, ни человеком мне не быть.

Кивнула, соглашаясь, но заметила:

— Мне это ведомо, а ведьмам-то нет.

Пожал плечами могучими леший, постоял, подумал, да и позвал Лесю. Заповедная была шелковая — счастливая,

цветущая до такой степени, что все ее ивовые волосы кувшинками цвели, и на все вообще согласная. И указание лешеньки исполнила быстро, а леший быстро переоделся и теперь стоял рядом со мной в рубахе-вышиванке, поясом алым подпоясанный, штаны в сапоги заправлены.

— Бороду добавь, — сказал основательно.

Основательно он ко всему подходил.

Добавила, мне для хорошего лешего ничего не жалко.

И вот стоим мы — леший мой мужик крепкий, основательный, суровый, но справедливый, и я на фоне его пигалица-пигалицей. Вот только сейчас подумала, что надо было бы тоже сарафан со рубахою надеть, так нет же, решила впечатление произвести, натянула темно-зеленое бархатное платье чародейское, туфельки на каблучке, да украшения Водей подаренные — а там изумруды такие, что в их отсветах и глаза мои зелеными стали. И с другой стороны мои волосы сейчас чернее воронова крыла, от нападения навкары еще я не отошла, от того и предпочла платье тонкое, стан обнимающее, думала на фоне его волосы темные сочтут крашенными.

И тут леший возьми да и скажи:

— Весь, у меня сердце бьется…

Чуть не рухнула.

На друга верного посмотрела с сомнением, ближе подошла, ухо к груди приложила — стучит. Я ошалело на лешего гляжу, он точно так же на меня. Шок у нас обоюдный. Рукав рубахи закатал, в вены вгляделся, недолго думая ногтем оцарапал… закапала наземь кровушка алая.

— Вот ты ж пень гнилой! — выругался леший.

Я стояла. Молча. Шокированно. Потрясенно. Опосля на свои руки поглядела, да на клюку, снова на руки. А леший на меня глядит, злой аки медведь-шатун, что посередь зимы от голода лютого проснулся.

— Слушай, — протянула извинятельно, — я не знаю, что это, но, я это… я узнаю… у аспида.

— Веська, — прорычал зверея леший, — я же тебя прибью же!

Уж думала испугаться, да только:

— Ты же меня же не прибьешь же, потому что некому тогда будет у аспида спрашивать! — заявила с видом невозмутимым.

Только вот не было во мне невозмутимости. Я знала, что это была не моя магия. Моей хватило бы на иллюзию, качественную, на всей территории леса Заповедного устойчивую, но вернуть лешему человеческую ипостась я не могла. Чародеи могли. Вот они да — коли собрались бы человек сорок зараз, да силу в заклинании едином объединили. И так если подумать, у меня же одни остатки остались, крупицы только, а иллюзию они обратили в быль. И то, что у лешеньки облик человеческий появился, это мелочи сущие, он все равно сможет свой истинный возвратить в любой миг по желанию, но я же в ту страшную ночь магию эту выплескивала на все, что только могла. А то, что не могла, то Агнехран забрал, меня от пламени чародейского спасая.

— Нужно будет замеры сделать, во лесу да яру, и во всех садах, куда сила хлынула, — обстоятельный у меня был леший, и опытный, и мудрый — сразу смекнул что к чему.

Переглянулись мы встревожено. А с руки лешеньки все так же капала кровь. Он на рану свою глянул, чуть глаза сузил и затянулась та корой древесной, древесная кора едва срослась, приняла облик кожи человеческой, и мы с лешим снова переглянулись. Не по себе было. И мне и ему.

— У тебя волосы темнее стали, — заметил друг мой верный.