Львица
Шрифт:
Эмма понимающе кивнула. Даже такие ученые, как она, которые знали о вирусах четвертого уровня практически все, с трудом сохраняли рациональную точку зрения, когда смотрели через микроскоп на кровь, зараженную вирусами Ласса, Эбола и Оламбо. При мысли о том, какую трагедию несут в себе эти крошечные организмы, ученые невольно начинали приписывать им зловещие черты. Обычно образцы рассматривались в темноте и были подкрашены флюоресцентом, отчего контуры вируса светились на фоне темной жидкости.
— Мы много лет потратили на то, чтобы изменить представления людей и чтобы они наконец-то поняли механизм распространения
— Но сейчас мы как раз туда направляемся, — сказала Эмма. — Вам удастся скрыть этот факт?
— Нет, это скоро станет известно всем. Но у нас, по крайней мере, есть веская причина — пропал ребенок. Я надеюсь, что это не помешает нашей работе.
Эмма посмотрела вперед. На горизонте виднелись невысокие холмы, за которыми начинал заниматься рассвет. Серое небо над ним понемногу бледнело, принимая мерцающий зеленоватый оттенок.
— Вы так преданно относитесь к своей работе, — сказала Эмма, не поворачиваясь к Дэниэлу лицом. — У вас, наверное, совсем не остается времени на что-нибудь еще.
— У меня больше нет никаких дел, — сухо и безрадостно ответил Дэниэл.
Эмме стало не по себе, но она все-таки продолжила:
— У вас разве нет семьи и детей?
Искоса взглянув на Дэниэла, она увидела, как напряглись его руки, сжимавшие руль.
— У меня была жена, Лэла. Она умерла три с половиной года тому назад.
Эмма хотела было спросить, что с ней случилось, но потом связала вместе все события.
— Это как раз была последняя эпидемия…
Не сводя глаз с дороги, Дэниэл рассказал ей о том, что случилось.
— Лэла заболела, когда была почти на седьмом месяце беременности. Я знал, что она, скорее всего, обречена. А вместе с ней и ребенок… — Голос Дэниэла звучал тихо, но твердо. — Но я также знал, что есть шанс ее спасти, если искусственно вызвать роды. Я не знал, как поступить, но в конце концов решил попробовать этот вариант. Я осмелился пойти на это, хотя знал, что в Африке нет условий для того, чтобы выходить ребенка, родившегося на двадцать восьмой неделе. — Дэниэл тяжело вздохнул. Когда он продолжил говорить, его голос был полон боли: — Во время родов Лэла находилась в коме. Ребенок оказался маленькой красивой девочкой. Она полностью сформировалась к тому моменту. Но ее кожа была серого цвета, и она была слишком слабой. Она вскоре умерла. Лэла умерла тоже.
Эмма молча смотрела на Дэниэла, представляя, через какой ужас ему пришлось пройти.
— Где это произошло?
— В доме моей матери, в деревне. Мы проезжали мимо нее, когда ехали от могилы в Малангу. Мы с Лэлой жили в Аруше и приехали в гости к моей семье на свадьбу. Когда началась эпидемия, власти перекрыли все дороги, и нам пришлось остаться в деревне.
— Вы не отвезли ее в больницу?
— Это только способствует распространению болезни, — ответил Дэниэл. — И как вы знаете, от лихорадки Оламбо все равно нет лекарства. Я не мог бросить Лэлу, и мой дядя поехал в больницу и достал все необходимое. Там был полный хаос. Большинство персонала разбежалось. Когда он сказал им, что я ветеринар, они согласились дать ему капельницу для вызова искусственных родов и таблетки морфия. Лэла была не в состоянии их глотать, и я размалывал их и подмешивал в воду. Когда они закончились, я приготовил крепкий настой опиума, но это мало помогало. Она все время испытывала страшную боль.
— Вы сами за ней ухаживали?
— Остальные были слишком напуганы. — Голос Дэниэла задрожал — очевидно, перед его глазами промелькнули картины тех дней, полные отчаяния и изнеможения. — Она болела всего четыре дня. Ребенок родился на третий день. Все происходило, как в страшном сне. С одной стороны — быстро, а с другой… у меня было ощущение, что это длится целую вечность.
— Дэниэл, я очень сожалею, — сказала Эмма, подумав, с каким сочувствием, несмотря на давность событий, Дэниэл отреагировал на ее скорбь, в то время как ему самому довелось пережить еще большую трагедию. Она вспомнила, как Дэниэл посоветовал ей не забывать Сьюзан.
— Вы постоянно думаете о них? О Лэле и ребенке?
Дэниэл кивнул.
— Сначала я не мог вспоминать о них без боли. Но сейчас я помню только прекрасные моменты, и они наполняют меня счастьем.
— Она была тоже из масаев?
— Нет, мы познакомились, когда я учился в Дар-эс-Саламе. Она была родом из Занзибара. Ее семья принадлежит к одному из племени суахили, проживающих на побережье. — Он улыбнулся. — Когда она согласилась выйти за меня замуж, я был вне себя от счастья. Нам было все равно, что подумают о нас в наших семьях. Не будучи еще мужем и женой, мы гуляли вдвоем без всякого сопровождения. Даже начали вместе жить, когда копили деньги на свадьбу. Мы просто не могли друг без друга. Когда она умерла, у меня было такое ощущение, будто я потерял половину самого себя. Мое сердце разрывалось от боли, и я не знал, как мне жить дальше без нее.
Эмма наблюдала за его лицом, на котором отражалась борьба противоположных воспоминаний — тепла и боли.
— И вы молчали все это время, когда я рассказывала о Сьюзан…
— У масаев не принято говорить о таких вещах, — глухо произнес Дэниэл. — Если кто-то умирает молодым от болезни или в результате несчастного случая, пожилые люди не станут даже упоминать имени этого человека. Поэтому я ни с кем не делюсь своими воспоминаниями и чувствами о Лэле и нашем ребенке. — Он взглянул на Эмму. — Но вы из другой культуры, и с вами я могу об этом говорить.
По его глазам Эмма видела, что ему стало легче. Словно, поделившись с ней историей своей жизни, он сбросил с себя часть бремени.
— Я рада, что вы обо всем рассказали. — Эмма вздохнула.
Дэниэл вел машину, придерживая руль одной рукой и откинувшись на спинку сиденья. Эмма смотрела в окно, наблюдая за неменяющимся ландшафтом. От равномерного гула мотора ее начало клонить в сон. Она даже не сразу заметила, что Дэниэл снизил скорость. Когда он свернул на обочину и остановил машину возле дерева, она удивленно посмотрела на него.
— Предлагаю позавтракать, — сказал Дэниэл, выключив зажигание.
Эмма одобряюще кивнула, внезапно осознав, что тоже сильно проголодалась.
— Что вам удалось найти в кухне? — спросил Дэниэл.
— Остатки лепешки и немного этих сладких жареных штук.
— Они называются мандази.
— Ман-да-зи, — повторила Эмма. — Еще тут есть папайя, банка меда, несколько вареных яиц и бананы. А также бутылка лимонада, которую оставил Мози.
Дэниэл улыбнулся и радостно воскликнул: