Львиное Око

Вертенбейкер Лейла

— Не беспокойся. Ничего с твоей бесценной Герши и со мной не случится, — произнесла Хельга, когда папа стал провожать нас к трамвайной остановке. — У меня уже есть одна падчерица, которую я обожаю. Скоро мы с тобой подружимся.

«Никогда», — молча поклялась я.

— У меня такие чудесные планы, — продолжала она в то время, как мы тряслись по нарядным улицам незнакомого города. — Я возьму тебя с Катринкой (это дочь моего покойного, горько оплакиваемого мужа) завтра на аукцион Фраскатти. Это одна из достопримечательностей Амстердама. А по пути я куплю тебе шляпку. Когда наденешь обнову, сразу

почувствуешь себя нарядной городской девочкой.

— Мне она не нужна, — отрезала я. — Спасибо. — На самом же деле мне страсть как хотелось получить шляпку.

— Не сердись на нас — на меня и отца, — произнесла Хельга доверительным шепотом. — Так уж получилось. Да и к чему было ждать? Мы с ним оба одиноки и немолоды, знаем, чего хотим. Милая, давай дружить. — И она протянула мне затянутые в перчатки руки.

— Хорошо, — буркнула я и, не замечая протянутых рук, уставилась в пространство.

Я считала свое недостойное поведение верностью матери, но в минуту, когда мне так нужен был друг, приобрела врага. В сущности, Хельга была женщиной доброй, но того, что я отвергла ее, она мне не простила.

Войдя в ее гостиную, я невольно захлопала в ладоши. Мне никогда прежде не доводилось видеть комнаты в восточном стиле. На стенах, украшенных красочными турецкими коврами, висело множество ятаганов, сабель и дротиков, полки и столики были уставлены яркими безделушками. Украшенные орнаментом бронзовые вазы и диваны с толстыми кожаными подушками привели меня в восторг. Такой великолепной комнаты я еще никогда не видела.

— Тебе нравится? Адаму тоже, — обрадовалась Хельга. — Очарование Востока. По-малайски тебя бы назвали попа.Ты даже чуточку смахиваешь на яванку.

Но я не позволила себе расслабиться. Фыркнув, я повернулась к ней спиной.

Вздохнув, Хельга провела меня в другой салон. В нем было накурено, и я поморщилась.

— Бабушка Катринки — малайская принцесса, но курит, как солдат. Многие из них курят. Ужасно, не правда ли? По-голландски она не понимает, к тому же глуха. Так что просто улыбайся. — Хельга обнажила белые крупные зубы.

Огромного роста темнокожая старая женщина заворочалась в кресле. Хельга прокричала ей что-то на певучем языке, и старуха, не ответив, оглядела меня с ног до головы. Затем поднялась, тучная, но подвижная, как гигантская рептилия, и, взяв меня за плечи, повернула вокруг оси. Я повиновалась и спросила у Хельги, что сказала старуха.

— Не могу тебе этого повторить, — отозвалась Хельга, когда огромная принцесса опустилась в свое кресло. — Это очень интимно. А впрочем, ничего плохого она не сказала. Она посоветовала тебе не затягивать груди, иначе они будут отвислыми.

Я так оскорбилась, что затряслась всем телом, и на глазах у меня выступили слезы. Старуха поцокала языком и, взяв двумя пальцами сигару, поднесла ее к губам.

— Катринка! — пробасила она и, сунув сигару в рот, затянулась, кивая при этом головой.

В комнату вбежала девушка. Она была примерно моего возраста, с оливковой кожей, невысокого роста и хрупкая. Сквозь огромные линзы очков в стальной оправе приветливо смотрели ее глаза.

— Добро пожаловать, фрейлейн Зелле, — произнесла она. — Рада вас видеть.

Я подумала, что все

это происходит во сне. Такой красивой и элегантной девушки я в жизни не встречала. Никогда не видела, чтобы платье так плотно облегало фигуру, в то же время не стесняя движений. Не видела таких ухоженных ногтей, такой гладкой прически.

На другой день мы с Катринкой стали союзницами и подругами. Они с бабушкой должны были вернуться на Яву, как только Хельга и мой отец поженятся. Но уезжать Катринке не хотелось.

— Ничего, кроме зеленой воды, зеленых орхидей и черных вулканов там не увидишь, — сетовала она. — А это такая скука. Будь даже принцессой крови, умрешь от скуки.

— А я бы уехала туда, — возразила я.

— Как только познакомлюсь с немцем, выйду за него замуж и перееду в Берлин, — решительно заявила Катринка. — Вот такая жизнь мне по душе.

— Мне тоже, — отозвалась я.

— Можно, я стану называть тебя «кузиной», хотя мы и не родственницы?

— Кузина Катринка…

— Кузина Герши…

На следующий день на аукционе Фраскатти нам удалось отстать от Хельги, и, взявшись под руки, мы принялись бродить по зданию. Я была так возбуждена, что дышала, как запыхавшийся щенок. Люди кричали друг на друга на всевозможных языках, и пыль поднималась до самой крыши. Мальчишки-рассыльные сновали в толпе. Они внимательно наблюдали за сидевшими в изолированных секциях галерей мужчинами с каменными лицами, которые делали им условные знаки. Отличить участников от зрителей можно было по их реакции на происходящее. Даже наблюдать за торгами было увлекательно, что же касается тех, кто в них участвовал, то они, казалось, ставят на карту собственную жизнь.

— Так оно и есть, — заметила Катринка. — Во всяком случае, свои состояния. Бывает, что негоцианты, когда их обходят соперники, кончают жизнь самоубийством или умирают от разрыва сердца. По словам одного моего знакомого, по сравнению с табачными торгами у Фраскатти рулетка — это детская игра.

Каждые четверть часа воцарялась мертвая тишина, и все замирали как вкопанные. Какой-то человек называл цифру, оканчивающуюся сотыми долями цента, и чье-нибудь имя. Затем все бросались куда-то бежать; нас чуть не сбили с ног. В следующую минуту, словно по мановению волшебной палочки, толпа орущих мужчин и юношей окружила какого-то человека. По словам Катринки, бывало, что подростки, подобно альпинистам, карабкались по стенам здания, чтобы разделаться с коммерсантом, приобретшим последний лот табака.

К нам подошел настоящий француз с тростью в руках и лиловым галстуком на шее и поздоровался с Катринкой, которая представила меня ему как свою кузину, мадемуазель Зелле. Я заговорила с ним по-французски, и он похвалил меня за хорошее произношение:

— Я прихожу сюда, чтобы понаблюдать, как возбуждаются флегматичные голландцы, — объяснил он, чем очень рассмешил меня. — Зрелище стоит того. Epatant, ne c'est pas? [8] Подумать только, возбужденные голландцы?

8

Потрясающе, не так ли? (фр.).