Львиное сердце. Под стенами Акры
Шрифт:
— Что до меня, то я за битву. В конце концов, у нас же двойной перевес... Постойте-ка, это у Саладина!
Когда все остальные вышли, с Ричардом остались племянник да горстка друзей.
— Был миг, Генрих, когда мне хотелось от тебя отречься, — признался король.
— Я спиной ощущал твой яростный взгляд, дядя. — Генрих усмехнулся. — Но решил, что именно мне стоит выставить доброго прелата вечным ворчуном, которым, как всем нам известно, он и является. Разгорись между тобой и Бове жаркая перепалка, другие французские лорды могли из чувства солидарности поддержать его. При этом ни один из них не согласится, что завтра следует искать битвы. Они слишком опытны для этого.
— Как и этот адский выродок, — горько промолвил Ричард. — Ведь епископ не девственник в сражениях. Совсем не девственник, — добавил он, не в силах удержаться от иронии над священническим обетом Бове. — При всех своих подлости и яде, этот парень пролил свою долю крови. И прекрасно понимает, что с нашей стороны будет глупостью ввязываться в битву по своей воле. Но для него важно только делать мою жизнь как можно труднее. И тут у него нет недостатка в союзниках, и все из них французы.
— Я — француз! — возразил Генрих с такой притворной яростью, что присутствующие рассмеялись и даже Ричард не удержался от улыбки.
— Ты, Генрих, выказываешь столько здравого смысла, что мы подчас забываем о твоем злополучном происхождении, — сказал король. — И не все твои соотечественники относятся к озлобленным ворчунам. Супруг моей племянницы, Жофре, человек честный. — Ричард почти неуловимо поколебался, но затем добавил: — Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но отнесу сюда и Гийома де Барре.
Всю ночь Ричард провел без сна, потому как знал, сколь многого требует от своих людей. В рыцарях с детства воспитывалась привычка отвечать ударом на удар — поступать иначе навлекало осуждение и позор. Но конная атака — палка о двух концах. Предпринятая в нужный час, она гарантирует победу. Произведенная поспешно — сделает армию уязвимой для контрудара сарацин, и тогда победа достанется Саладину. Приподнявшись на локте, король слушал успокаивающие ночные песнопения священников, призывающих помощь Гроб Господень. Немного ранее до него донеслись голоса муэдзинов, скликающих солдат султана к вечерней молитве — так близко располагались лагеря враждующих армий. Напомнив себе, что все в руках Божьих, государь наконец уснул.
Крестоносцы выступили на рассвете, но для воинов, облаченных в доспехи, шлемы и стеганые фуфайки, уже было нестерпимо жарко. Небо казалось бледно-голубым, словно обесцветилось от солнца, в воздухе не ощущалось ни дуновения. Люди, ощущающие вкус соленого пота на губах, мечтали о ветерке, пусть даже горячем. Солдаты прикладывались к висящим на поясе фляжкам, обменивались шутками такими же безжизненными, как это небо без облаков, а проглоченные за завтраком сухари лежали на желудке словно камень, поскольку все могли видеть, как с левого фланга, на идущей рядом с дорогой равнине, строится могучая сарацинская армия.
Салах ад-Дин выслал вперед зачинщиков, прибегнув к тактике «бей и беги», так сильно досаждавшей крестоносцам. Но франки продолжали марш и султан бросил в атаку дополнительные силы. Вскоре от пыли, вздымаемой копытами проворных сарацинских коней, сделалось нечем дышать, а с неба, казалось, сыплется смертоносный ливень — умелые лучники прибегли к приему «дождь из стрел». Большая часть наконечников вязла в кольчугах или отлетала от щитов, но у лошадей защиты не имелось, и вскоре они начали гибнуть.
Но франки продолжали двигаться вперед. Переправляя раненых в обоз, они шли таким плотным строем, что пехотинцы соприкасались плечами, а рыцари ехали стремя в стремя. Только смертоносный огонь арбалетчиков спасал их от расстрела. Но наскоки сарацин делались все более дерзкими и настойчивыми, и сильнее всего доставалось арьергарду.
К девяти часам авангард Ричарда достиг предместий Арсуфа. Крестоносцы подошли так близко, так чертовски близко, думалось королю. Но он уже не был уверен, что все обойдется, потому как подпитываемые отчаянием, сарацины напирали все ожесточеннее. Они совершили несколько попыток обойти арьергард с фланга, и только заболоченный грунт между дорогой и морскими утесами помешал госпитальерам оказаться охваченными с трех сторон. Гарнье Наблусский отправил одного из братьев-монахов к Ричарду с предупреждением, что натиск слишком силен. Ричард не дал согласия на атаку, приказав держаться. Когда посланец повез безрадостный ответ своему великому магистру, Андре подвел своего жеребца поближе к Фовелю.
— Сможем мы добраться до Арсуфа? — спросил де Шовиньи.
Поскольку Андре был к нему ближе любого из братьев, Ричард расщедрился на честный ответ.
— Говоря по правде, я не знаю.
Пережившие марш на Арсуф надолго запомнят жару, пыль, страх. Но прежде всего им запомнится шум. Барабаны сарацин беспрестанно отбивали зловещую ритмичную дробь, а в отрядах эмиров имелись люди, единственной обязанностью которых являлось поддерживать оглушающий гомон при помощи труб, рожков, флейт и цимбал. Осаждаемые бесконечным пением рогов, стуком барабанов, ржанием коней, боевыми кличами стрелков и отборных мамлюков Салах ад-Дина, многие крестоносцы находили этот оглушающий шум почти столь же деморализующим, как ливень из стрел, арбалетных болтов и дротиков. И все же они продолжали идти вперед, уповая на то, что Господь и английский король благополучно приведут их в Арсуф.
Преломив копье о сарацинский щит, Ричард вернулся к повозке со своим штандартом. Ожидая, пока сквайр заменит оружие, король устремил взгляд вверх на полотнище с драконом. Ходили легенды, что это знамя принадлежало легендарному Артуру. Оно безвольно свисало с флагштока, но прямо у Ричарда на глазах развернулось, подхваченное порывом ветра, блеснув красными и золотыми сполохами. Расценив это как добрый знак, Львиное Сердце принял новое копье. И в этот миг заметил спешащего к нему всадника. Разглядев щит с серебряным крестом на черном поле, король решил, что великий магистр госпитальеров отправил к нему очередного гонца. Но когда наездник натянул поводья, король с удивлением узнал лицо, скрытое за широким наносником. Гарнье Наблусский прибыл, чтобы изложить свою просьбу лично.
— Милорд король, выслушай меня. Мы теряем столько лошадей, что вскоре половина моих рыцарей окажется спешена. Нам приходится так тяжко, что арбалетчикам пришлось податься назад, чтобы не быть зарубленными. Больше мы держаться не в силах.
— Надо.
— Мои рыцари упали духом, они говорят, что навлекут на себя вечный позор, если не станут отвечать ударом на удар!
— Передай им, что я все понимаю. Но они должны хранить терпение. Еще не время.
Великий магистр явно имел желание продолжить спор, но вместо этого коротко кивнул и повернул коня. Ричард глядел ему в след с таким хмурым лицом, что Андре и Балдуин подвили коней ближе.
— Так ты все-таки дашь добро на атаку?
— Буду вынужден, Андре. Но не раньше, чем в бой втянется вся армия Саладина. Мы должны быть уверены, что наш удар достигнет максимальной силы. В противном случае...
Ричард не доставил себе труда закончить предложение, потому как нужды в этом не было. Все прекрасно представляли, что случится, если их атака не сможет смести сарацин с поля боя. Атакующие будут отрезаны, окружены и задавлены превосходящими силами противника.
Генрих гордился стойкостью, выказываемой находящимися под его началом пехотинцами. Они героически сражались час за часом: арбалетчики делали все возможное, чтобы удержать сарацин на расстоянии, копейщики защищали стрелков, пока те перезаряжали оружие. Граф со своими рыцарями сновал между воинами и обозом, по временам предпринимая короткие вылазки с целью отбросить слишком близко подобравшегося врага. Генрих не знал, вправе ли он восхищаться отвагой неверных, но удержаться не мог. Эти люди рисковали своей жизнью и душой, служа ложному богу, но делали это с храбростью и убежденностью. Послужит ли утешением знать, что ты пал от рук доблестного противника? Мысль показалась такой неуместной, что граф тихо рассмеялся, вызывав тем самым недоуменный взгляд со стороны Жофре.