Львиное сердце. Под стенами Акры

Пенман Шэрон

Отведя своих на орошенное кровью поле, король отдал приказ подобрать раненых. Мертвые могли подождать. Убедившись, что воины не позволят новой сарацинской атаке застать их врасплох, Ричард направился к эскадрону французов, сражавшемуся под началом Гийома де Барре, и два былых недруга разделили миг, значивший больше всех обид, неприязни и соперничества, поскольку боевое братство таких людей, как Ричард и Гийом, стоит превыше всего остального.

Потрепанная армия крестоносцев возобновила марш к Арсуфу. Но уже подойдя к разбитому авангардом лагерю, арьергард подвергся еще одному нападению. Ричард во главе всего полутора десятков своих рыцарей в третий раз пошел в атаку, отбросив сарацин к гряде холмов, и битва под Арсуфом наконец-то завершилась.

Арсуф располагался на возвышающемся над морем крутом утесе из песчаника. Сам город лежал в руинах, разрушенный сарацинами, и крестоносцам пришлось разбить лагерь в предместных садах. Воины были утомлены, но торжествовали, особенно открыв, что их потери не превышали десятой доли от утрат сарацин. Однако имелось много раненых, и в палатках хирургов вскоре не осталось места. Не успела опуститься темнота, как солдаты принялись ускользать из лагеря с целью воспользоваться своей прерогативой — грабить павших.

Ричард чувствовал себя не лучшим образом, так как напряжение сил во время боя скверно отразилось на его ране. Он настоял на личном обходе лагеря, убеждаясь, что часовые бдят, проведал раненых, благодарил солдат, зная, что те ценят его хвалу почти так же высоко, как добычу, собранную с убитых врагов. Лагерь гудел от рассказов о подвигах Гийома де Барре, самого Ричарда и молодого графа Лестерского, который возглавил атаку, отрезавшую часть правого крыла войска Салах ад-Дина.

— А правда, что, спасаясь от рыцарей Лестера, сарацины прыгали с обрыва в море? — полюбопытствовал у Ричарда великий магистр тамплиеров. — Должен признаться, я не ожидал от графа такой отваги на поле боя, потому как сам-то он сущий доходяга.

Ричард пожал плечами.

— Иногда сердце бывает достаточно велико, чтобы перевесить телесные недостатки, — сказал он, вспомнив про другого воина-маломерку, Танкреда Сицилийского. — Мне рассказывали, что Саладин среднего роста и худощав, но уж ему-то никто не откажет в храбрости.

Король остановился, чтобы перекинуться парой слов с анжуйскими арбалетчиками, затем продолжил разговор с Робером де Саблем.

— То, что сделал сегодня Саладин, просто удивительно, — сказал он. — Обычно стоит армии побежать, и ее уже невозможно остановить, а уж тем более заставить сражаться снова. Но ему это удалось.

Тамплиеру сильнее хотелось обсудить допущенное госпитальерами нарушение дисциплины.

— Ты накажешь их маршала за самовольную атаку? — спросил Робер.

Ричард рассматривал острое соперничество между тамплиерами и госпитальерами как еще одно ненужное препятствие на пути к освобождению Святой земли.

— Я переговорил с Вильгельмом Боррелем и вторым рыцарем, Балдуином де Керью. Оба клянутся, будто им послышался звук труб.

Робер де Сабль смотрел на это скептически. Ричард тоже испытывал скепсис, но поскольку доказать обратное не мог, вынужден был толковать сомнение в пользу провинившихся. Вопреки досаде на преждевременную атаку, король не мог не восхититься отчаянной отвагой этого нападения — двое рыцарей против всей армии Саладина.

Заметив приближение племянника в обществе Ги и Жоффруа де Лузиньянов, Ричард двинулся навстречу, намереваясь прилюдно похвалить их за проявленную в бою храбрость. Но потом разглядел их лица. Генрих и Ги выглядели совершенно сокрушенными, и даже невозмутимый Жоффруа казался озабоченным.

— Дядя! — Генрих подъехал достаточно близко, чтобы Ричард мог различить с трудом сдерживаемые слезы. — Жак д’Авен пропал. Никто не видел его со времени битвы.

Мужчина на простыне был молод, благословлен красотой лица и крепостью тела. Но он умирал, потому как его раны оказались неподвластны умениям хирургов ордена госпитальеров. У смертного одра несли караул два короля и такое множество баронов и епископов, что в шатре едва хватало места для всех. Причина была в том, что в молодом человеке опознали одного из придворных рыцарей Жака д’Авена, и все надеялись, что он сможет поведать о судьбе своего господина.

Ожидая, они вполголоса переговаривались между собой. Солдаты, рыскавшие по полю боя в поисках добычи, доложили о встречах с отрядами людей Саладина, подбиравшими раненых. По молчаливому согласию обе стороны сделали вид, что не замечают друг друга, и крови больше не пролилось. Сообщили мародеры и о том, что в сражении полегло по меньшей мере тридцать два эмира, а в целом насчитывается свыше семисот сарацинских тел. Однако выживших найдено не было, а судьба Жака д’Авена грозила остаться загадкой. Если только в последние минуты жизни этот смертельно раненный молодой фламандец не сможет заговорить.

Когда рыцарь выказал признаки скорого прихода в сознание, призвали Ричарда и Ги. Глядя, как едва вздымается и опадает грудь раненого, Лузиньян признался в том, сколь многим обязан он Жаку, который прибыл под Акру вскоре после начала осады.

— Он не только доставил отчаянно необходимые пополнения и припасы, но и во многом укрепил наш дух. Жак никогда не сомневался, что мы победим, и уверенность его была заразительна.

— Не знаешь, у Жака был сын? — спросил Ричард, глядя на фламандца. Король ощущал необоримую печаль, хотя и понимал, что человеку, погибшему в божьей войне, прощаются все грехи как мученику за истинную веру.

— Четыре сына, — ответил Ги. — И четыре дочери. Маршал часто сетовал шутливо, как тяжко подыскать для них мужей...

Лузиньян резко оборвал фразу, и Ричард понял почему: ресницы молодого рыцаря снова затрепетали.

Поддерживаемый одним из лекарей, юноша с трудом сделал глоток вина. В глазах его затаилась боль, но он был в сознании и желал поведать свою историю. Молодой человек был слишком слаб, чтобы излагать по-французски, поэтому говорил на родном фламандском, а Балдуин де Бетюн наклонился ближе, чтобы переводить едва слышные, натужные слова.

— Он говорит, это случилось во время второй атаки сарацин, — начал Балдуин. — Фламандцев отрезали и окружили. Они пытались прорваться, но конь их господина споткнулся и сбросил всадника. Юноша утверждает, что лорд Жак сражался с великой доблестью, даже понимая, что обречен. Его рыцари погибли, пытаясь выручить сеньора...

Друзья и товарищи Жака догадывались, что новости будут плохие, и считали, что приготовились к ним. Оказалось, что это не так: полились слезы, кое-где слышались приглушенные рыдания, а также горестные проклятия тех, кто не мог смириться с Божьей волей. Епископ Солсберийский намеревался предложить утешение молитвой, но тут Балдуин снова склонился над умирающим. Выпрямившись, де Бетюн воздел руку, призывая к тишине.