Львиное сердце. Под стенами Акры
Шрифт:
Львиное Сердце сердито оборвал их мольбы.
— Я послал сюда тех людей, обещая поспешить следом. Не называться мне королем вовеки, коль они погибнут без меня.
С этими словам он опустил копье и устремился на сарацин с боевым кличем английского царственного дома: «Дезе!»
Он атаковал ближайшего турка, выбив его из седла с такой силой, что несчастный умер, не успев коснуться земли. Отбросив сломанное копье, король выхватил меч и снова бросил Фовеля в схватку, нападая с такой яростью, что сарацины раздались в стороны в поисках добычи полегче. Тут его люди узнали, что государь рядом, сражается вместе с ними, и не в первый уже раз присутствие вождя повернуло вспять ход битвы. Пользуясь импульсом, который придал Ричард, крестоносцы стали теснить врага и отогнали сарацин на расстояние достаточное, чтобы организовать собственный отход с поля боя.
Это не была победа, но для воинов, уже заглянувших в лицо перспективе смерти или плена, она показалась еще слаще. То было избавление, спасение, когда все обратилось против них. Молва о клятве Ричарда никогда не бросать своих разлетелась по армии, и впечатлены были даже те, кто обычно не одобрял его бравады, и к огорчению самых непримиримых недругов Ричарда, бой шестого ноября заставил легенду о Львином Сердце засиять еще ярче.
Однако сам Ричард был настолько изможден напряжением битвы, что на следующий день лекарям пришлось отворить ему кровь. Поэтому только еще день спустя смог он отправиться на встречу с аль-Адилем в лагере последнего.
Андре и Генрих находились в числе очень немногих, кого Ричард посвятил в план предполагаемого брачного союза, и сопровождали его на переговоры. Андре несколько коробила мысль есть и пить за одним столом с людьми, которые вполне могли находиться среди тех, кто пытался убить его два дня назад под ибр-Ибраком, но в Генрихе пикантные обстоятельства дела разбудили присущую ему иронию, и граф сполна забавлялся процессом. Аль-Адиль приветствовал английского короля и его спутников с таким радушием, будто это уважаемые союзники, а не враги, пролившие столько сарацинской крови. Прежде Ричард послал аль-Адилю великолепного скакуна, и теперь брат султана отдарился семью верблюдами и роскошным, просторным шатром. К вопросам гостеприимства сарацины относились очень серьезно, и Генрих подшучивал потом над Джоанной, что той стоит выйти замуж за аль-Адиля, потому как стол у того обильный. Он пояснил, что вина им не предложили, поскольку оно считается «харам», то есть запрещено Кораном, зато угостили вкуснейшими фруктовыми напитками, охлажденными снегом, и жулябом из розовой воды.
Гости вежливо скрыли огорчение из-за отсутствия вина и воздали должное разнообразию поданных блюд, благодарные аль-Адилю за то, что тот не забыл про запрет христианам есть мясо в пятницу. Крестоносцы сполна насладились неведомой ими прежде кухней: йогурты, кускус, тончайшие фисташковые лепешки, называемые «катаиф». Ричард захватил с собой образчик угощений с франкского стола и заверил хозяев, что мясные блюда исключены, потому как ему известно про арабский закон, предписывающий забивать скот по особому ритуалу. Генриху подумалось, что при встрече любых королевских особ не обходится без соперничества, и он забавлялся, глядя, как дядя и аль-Адиль из кожи вон лезут, показывая, кто лучше подготовился к этой встрече.
Онфруа де Торон снова выступал в качестве толмача и сидел между Ричардом и аль-Адилем, чтобы тем можно было без труда вести беседу. Ему пришлось пережить в начале один неприятный момент, когда король выразил протест, что его людей заманили в ловушку в то время, когда обе стороны согласились на мирные переговоры, а брат султана напомнил хладнокровно, что идет война, и они сами потеряли троих дорогих сердцу Салах ад-Дина мамлюков под ибн-Ибраком. Онфруа знал, что Ричард лично убил одного из них в битве, но почел за благо оставить это при себе. Не перевел он и замечание аль-Адиля про убитых людей.
В остальном же, как ему показалось, беседа протекала с редкой сердечностью. Рыцарь не ожидал такого согласия между этими двумя людьми, но по крайней мере в этот день того, что их объединяло: любовь к лошадям и соколиной охоте, взаимное уважение к доблести и боевым умениям друг друга, сходное ироничное чувство юмора, хватило, чтобы перебросить мост через пропасть, разделяющую христиан и мусульман, людей, поклявшихся вести священную войну и джихад соответственно.
Они живо обменивались мнениями насчет кормления коней и бытующими между франками и сарацинами различиями в стиле верховой езды. Затем началась дискуссия про охоту — Ричард был заинтригован, узнав, что аль-Адиль умеет натаскивать гепардов. С течением времени разговор, как и следовало ожидать, свернул на более острую тему — тему брачного предложения.
— Я пришел в отчаяние, — откровенно заявил сарацин, — при вести, что твоя прекрасная сестра наотрез отказывается стать моей женой.
— Не все потеряно, — заверил его Ричард. — Но ее гложут сомнения по поводу брака с мужчиной не ее вероисповедания. Но может статься, есть способ исправить дело. Как ты смотришь на то, чтобы перейти в христианство?
Аль-Адиль поперхнулся жулябом, но быстро оправился.
— Как смотрит госпожа на то, чтобы стать мусульманкой? — парировал он, и когда их с Ричардом взгляды встретились, оба обменялись улыбкой полного взаимопонимания.
— Увы, имеются и другие осложнения, — признался король. — Наши епископы и священники непоколебимо выступают против такой партии, поэтому необходимо добиться разрешения из Рима от папы. Ответа ждать придется месяца три, но если он будет положительным и моя сестра согласится, тогда все прекрасно и замечательно.
— А если она откажется?
— Тогда у нас остается другой путь. Моя сестра, как тебе известно, вдова, поэтому на ее брак нам требуется согласие папы. Но к невинным девушкам это ограничение не относится. Поэтому могу предложить в качестве невесты свою племянницу. Она еще очень юна, зато высокого рода: дочь моего брата и герцогини Бретонской.
— Я передам твои слова моему брату, — пообещал аль-Адиль.
Онфруа вздохнул с облегчением, в надежде, что на этом обсуждение матримониальных планов закончится, потому как ему трудно было сохранять невозмутимость, пока Ричард лгал про якобы упорное сопротивление клириков, ни один из которых и понятия не имел о предполагающемся браке, и потом, когда король переписал в угоду себе некоторые пункты канонического права. Вопреки близкому знакомству с арабским, де Торона нечасто приглашали переводчиком на столь важные переговоры, и он опасался, что способен невольно выдать что-то посредством своей реакции на чью-то реплику. Как удачно, подумалось ему, что аль-Адиль и Ричард слишком забавляются своей словесной дуэлью, чтобы обращать внимание на толмача.
Аль-Адиль осушил кубок.
— Надеюсь, мы сумеем прийти к согласию, Малик-Рик. Потому как в противном случае султан может прислушаться к иным предложениям.
Ричарду очень хотелось узнать, что именно предлагает иуда из Тира.
— Скажи мне вот что, милорд. Способен ты отречься от своего Бога?
— Нет. — Аль-Адиль больше не улыбался.
— Как и я. Зато человек, обращающийся против единоверцев, совершает именно отречение. Готов ты или твой брат довериться такому человеку?