Львиное сердце. Под стенами Акры
Шрифт:
Генрих был благодарен Ричарду за откровенный разговор.
— Да, отчасти. Но это не все. Конраду было наплевать, что он получил несчастную, не любящую жену. А мне нет. Может статься там, в Шампани, я не придавал бы этому обстоятельству такого значения, но здесь...
— Мне кажется, тебя заверили, что она согласна выйти за тебя?
— А что еще им говорить, дядя? Сказать, что приволокут ее в постель плачущей, проклинающей свой жребий? Как может она быть согласна? Господи, ее уже второй раз выдают замуж против воли! Насколько мне известно, Изабелла до сих пор любит Онфруа де Торона.
— Вот это едва ли, — промолвил Ричард с суровой прямотой. — Как понимаю, ты с ней до сих пор не виделся?
Генрих несколько смутился.
— Нет, я настоял на том, чтобы уехать немедленно. Заявил, что не могу принять решение, не посоветовавшись с тобой. Полагаю, мне стоило предварительно переговорить с Изабеллой, но признаться честно, я не хотел встречаться с ней. Не знал, что сказать...
Не знал и Ричард.
— Сдается мне, что она может рассматривать тебя как значительную перемену к лучшему по сравнению с Конрадом, — произнес король после затянувшейся паузы. — Итак, ты поведал мне, почему не горишь желанием. Скажи теперь, что подталкивает тебя согласиться.
— Та же причина, которая заставляет тебя медлить в Утремере, дядя, в то время как твоему королевству грозит серьезная опасность.
После этого они надолго замолчали, погрузившись каждый в свои не слишком приятные мысли.
— Не сильно я тебе помог, да? — спросил наконец Ричард, и Генрих впервые по-настоящему улыбнулся.
— Верно, не очень, — согласился он. — Не думаю, что ты намерен запретить мне...
Это была шутка, но только отчасти.
— Мне жаль, Генрих, — сказал король, печально улыбнувшись в ответ. — Никто не сможет принять решение вместо тебя.
— Знаю... — Граф откинулся назад так, что почти скрылся в тени. — Но ты полагаешь, что мне следует согласиться.
— Да. — Ричард кивнул. — Я так думаю.
Сумерки в Святой земле не бывают долгими и предлагают лишь краткую интерлюдию между актами пьесы, разыгрываемыми при свете и во тьме. В тот понедельник в начале мая они неприметно вышли на сцену после захода солнца, великолепного даже по утремерским стандартам, окрасившего в пурпур гребни волн и одевшего редкие облачка в золотые короны. Бледная луна приглушила вскоре это пиршество красок, а очертания берега расплылись в легкой лиловатой дымке. К моменту, когда с галеры Генриха открылся Тир, небо из темно-синего стало черным, а до его слуха доносился звон городских колоколов к вечерне.
Железную цепь уже натянули поперек входа в гавань, но опустили с рекордной быстротой, едва шкипер назвал имена своих пассажиров. Кое-кто из рыцарей Генриха обменялся толчками в бок и ухмылками, предвкушая королевские привилегии, ожидающие вскоре их господина. Другие держались молчаливо и подавленно, оплакивая разлуку с родиной. Генрих намеревался предложить всем выбор, как сделал это прежде Ричард, но знал, что развитое чувство долга заставит большинство остаться при нем. Обоюдоострая, способная ранить и самого владельца эта штука — долг.
Морган присоединился к стоящему на носу графу, и оба стали смотрели на звезду, прочертившую небо в направлении далекого горизонта.
— Если ты умрешь завтра, — промолвил негромко Морган, — они все равно подыщут леди Изабелле мужа.
— И я должен радоваться, потому что...
—Я просто напоминаю, что «идеальный выбор» и «единственный выбор» — не одно и то же.
— Знаю... Но я не могу разочаровать Ричарда и Бога. Кабы одного из них, то еще ладно, но обоих...
Генрих посмотрел на валлийца, по губам его, стремительно, как та падающая звезда, скользнула мимолетная улыбка, и от этой неуклюжей попытки пошутить в горле у Моргана образовался ком.
Граф послал гонца к архиепископу с просьбой выделить лошадей, поскольку хотел избежать повторения прошлой сцены с толпой. Сигнал гасить огни еще не давали, и как только новость о прибытии гостя разнеслась, повалил народ. Но долго ждать Генриху не пришлось. Вскоре показался большой отряд всадников с факелами, и графу пришлось возглавить королевское шествие по улицам, принимая приветствия ликующих горожан. Подъезжая к дворцу архиепископа, Генрих не смог удержаться и бросил взгляд в направлении близлежащей узкой улочки, прятавшейся теперь в глубокой тени, ведь именно там принял Конрад безвременную смерть, так изменившую жизнь многих.
Гостя вышли приветствовать архиепископ Жосций, а также Балиан, Рено Сидонский и канцлер Ансальдо. Генрих ожидал подобного, подозревая, что прелат послал весть соратникам прежде, чем отрядил в гавань эскорт. Поначалу Жосций исполнил долг радушного хозяина, предложив графу и его спутникам перекусить с дороги. Генрих вежливо отказался сам, но принял предложение в части своих товарищей. Когда Жосций принялся в обычной цветистой манере расспрашивать, благополучно ли прошло плавание, Ансальдо не смог сдерживаться долее.
— Ну? — спросил он нетерпеливо. — Встретился ты с английским королем?
Генриху не хватило духу и дальше томить их, и он озвучил то, чего им так отчаянно хотелось услышать — согласие Ричарда. Пулены были слишком опытными дипломатами, чтобы выдать силу охватившего их облегчения. Его можно было прочитать лишь по едва приметным знакам: менее напряженной позе, легкому выдоху задержанного в груди воздуха. У всех, кроме Ансальдо.
— Хвала Всевышнему! — горячо и прямолинейно возгласил он.
Это сломало лед, и вскоре Генриха обступили рыцари, каноники, капелланы и слуги. Все норовили подобраться поближе, чтобы стать участниками столь значимого момента в истории их государства.
Генрих принимал поздравления, добрые пожелания и изъявления благодарности, и прошло некоторое время, прежде чем ему удалось попросить архиепископа направить гонца в замок.
— Прошу, передай мои наилучшие пожелания маркизе и спроси, могу ли я навестить ее поутру.
Чувствуя, что исполнил долг, граф признался, что устал с дороги, и был препровожден в свою опочивальню лично архиепископом.