Лягушка на стене
Шрифт:
Юра поймал взгляд Андрея, и малиновая точка перестала плясать. Он подтянул ремень карабина и перевесил его на грудь, чтобы морская вода не залила затвор. Ветра все не было. Крохотные, но видимые глазом частицы влаги плавали в воздухе и оседали на лицах неподвижно стоящих людей.
Скоро Андрей от холода впал в дремоту. Его бил мелкий озноб. Иногда накатывались волны дикой нестерпимой дрожи и будили его. Тогда он ошарашенно глядел на неподвижную фигуру Юры, который стоял, закинув руки за голову, чтобы не намочить рукава телогрейки. Вид у него от этого был задумчиво-мечтательный. За отворотом шапки нелепо белела пачка папирос. Вода почти поднялась
Андрею вспомнился стоящий у поселка памятник перевернувшимся на лодке геологам — стела из толстых деревянных брусьев, стянутых стальными скобами. «А ведь нам никакой памятник не поставят, — подумал он. — Те хоть погибли на посту, что-то там открывая, а мы замерзнем по дурости».
А Юра думал о бане, в которой он парился месяц назад у своего приятеля. Она стояла на берегу горной речки и была совсем малюсенькой. Изрядную ее часть занимала огромная железная бочка, стоявшая на печке. Чувствовалось, что баню делали скоро, топорно, с единственным желанием — побыстрее помыться. Убожество обстановки его приятель замаскировал довольно своеобразно — пол и полки были завалены душистыми пихтовыми ветками. В небольшой бане было нестерпимо жарко. Они выскакивали наружу и с размаху бросались в студеную воду реки. Ледяная вода лишь освежала. Поплескавшись, шли париться снова. Потом, утомленные нестерпимым жаром, отдыхали на крылечке. Их тела пахли пихтовой хвоей. Ветер медленно нагонял речную прохладу, густо замешенную на запахе цветущей дикой сирени.
Юра очнулся. Кто-то трогал его за плечо. Рядом стоял Андрей. Телогрейка на нем была мокрая до самых плеч. И рукава были тоже мокрые — видно, он устал держать руки на весу и опустил их вниз. Его беспрерывно бил озноб. Какими-то невидящими глазами он смотрел на Юру и дрожащей рукой стягивал с него карабин.
— Ты чего? — очнувшись, спросил Юра.
— Все равно замерзнем. Вот темнеть скоро будет, а туман не сходит. Не могу терпеть, сил нет. — И он дернул за ружейный ремень. От рывка Юра чуть не упал и сделал шаг вперед, переступив по липкому дну. В темной воде от его движения заходили буруны.
«Что же делать? — лихорадочно думал он. — Андрей совсем сдал. А ведь мужик здоровый. С ним не подерешься. Пожалуй, утопит. Может, двинуть его прикладом промеж глаз? Да, а потом держи его на плаву. Вот незадача. А крепким казался».
— Дай карабин, — хриплым голосом повторил Андрей. — Дай карабин, гад! — уже закричал он. — Все равно околеем, а так быстрее будет.
— Сейчас, сейчас, — стараясь говорить спокойно, сказал Юра. — Я сам сниму.
Он отступил на шаг, обхватил онемевшей ладонью холодный шарик затвора и пять раз передернул его. Пять патронов упали в темную воду. Андрей, шатаясь точно пьяный, подошел к Юре, схватил разряженный карабин, слабо размахнувшись, отбросил его в сторону и тихо заскулил. Юра прошел туда, где только что разошлись круги, ногой нащупал на дне оружие и попытался поддеть его сапогом за ремень, но это не удалось. Тогда он прижал ступней приклад, словно боясь, что карабин уплывет. В трех шагах от него совсем по-щенячьи подвывал Андрей.
— Тише ты, — вдруг сказал Юра и коротко ругнулся. Андрей послушно смолк.
— Слышишь? — продолжал Юра. — Ветер поднимается, волна бьет. Слышишь? Волна в лодку бьет! Лодка! Лодка рядом!
Взгляд у Андрея на секунду потеплел, и он медленно двинулся в направлении невидимого источника звука.
— Стой! — твердо приказал ему Юра. — Подойди сначала сюда.
Андрей подчинился. Живая теплота в его глазах снова исчезла. Юра взглянул в серое лицо Андрея, в его бессмысленные затравленные глаза, в которых замерзло отчаяние. «Неужели и у меня лицо такое же? — подумал Юра. — Вот жуть-то. Однако карабин доставать надо. Этого, — он бросил взгляд на Андрея, — не заставишь. Придется самому».
— Держи, — сказал он Андрею и протянул ему свою шапку, — смотри не урони, — добавил он, видя, как дрожат руки товарища, — там спички и папиросы.
Юра вздохнул и присел. Вода сомкнулась над ним. Голову будто охватило раскаленным обручем. Он схватился за ружейный ремень и вынырнул. Взяв у Андрея шапку, торопливо надел ее, прислушался, откуда доносятся приглушенные удары, и быстро пошел туда, на ходу опуская карабин в воду, чтобы смыть с него ил. Андрей шел следом.
Вдруг Юра споткнулся. «Якорный конец, — догадался он. — Слава Богу».
Через минуту он был в лодке. Андрей, забравшись в «Прогресс», упал на дно и замер рядом с калугой. Юра с сожалением посмотрел на него, вытащил якорь и пошел к мотору. Руки почти совсем отказывали, пальцы онемели. Когда он дергал стартер, со сгибов рукавов его телогрейки, пузырясь, текла темная вода.
Мотор наконец завелся. Юра сел за штурвал, дал полный газ и оглянулся на Андрея, по-прежнему неподвижно лежащего рядом с огромной рыбиной.
Сквозь редеющий туман тускло блеснула желтая точка — фонарь в поселке. Огонь несколько раз тускнел, застилаемый обрывками тумана, но не гас. Через некоторое время они причалили к дощатому пирсу.
Юра выбросил на берег якорь, взял карабин и стал поднимать Андрея. На пирсе зашевелилась темная фигура.
— Леш, ты, что ли? — спросил Юра, вглядываясь в подошедшего мужика.
— Что, Троицу праздновали? — спросил Леша, с завистью глядя на еле ворочающего языком Андрея.
— Праздновали, — ответил Юра, — помоги мне его дотащить. Они с трудом подняли мокрого Андрея и повели к дому.
— Отрежь себе калуги сколько надо, а остальное брезентом накрой. Он в кубрике.
— Сделаю. А чего вы такие мокрые? Дождя не было. Перевернулись, что ли?
— Да так, купались. Жарко было.
— А...
— У тебя бутылки не будет? Я отдам.
— Не, мы тоже праздновали. У тещи есть, но только коньяк. Ко дню рождения бережет.
— Слушай, отнеси ей рыбу, попроси бутылку взаймы. Я в город съезжу и привезу.
— Ладно, попробую. Сейчас калуги ей отнесу и вернусь.
В коридоре Юра с трудом освободил Андрея от мокрой телогрейки, сапог и брюк и втолкнул его в комнату. Потом сам, раздевшись, зашел в кладовку, снял со стены теплый свитер и суконные штаны и облачился в них. Пришел сосед с коньяком. Юра затопил печку, сунул к самому пламени дрожащие непослушные пальцы и, обжигаясь, стал их разминать, как тугое тесто. Потом открыл бутылку и разлил в три стакана коричневую жидкость. Один стакан он протянул Леше, один оставил на столе, а из своего не торопясь отпил половину. Коньяк был теплый. Юра посидел, покурил, почувствовал, что в животе разожглась маленькая печка, взял третий стакан и пошел в комнату. Он приподнял лежащего на кровати Андрея и влил ему в рот коньяк. Тот закашлял, открыл глаза, взял стакан и с жадностью выпил.