Лягушонок и Мистер Совершенство
Шрифт:
– Не-а, я прекрасный принц.
Он всегда был чертовски самоуверенным. Тогда я немного опешила, но послушно двинулась следом за красивым мальчиком, в семью которого должна была теперь войти. Уж очень мне хотелось посмотреть на котят, или еще немного полюбоваться мальчиком.
…
Помню, тем вечером, когда мама укладывала меня спать, я в открытую спросила:
– Мам, я некрасивая девочка?
– Для меня самая чудесная девочка на свете, – дипломатично произнесла родительница, обняла, и ласково поцеловала мою буйную рыжую голову.
– Я несколько раз читала сказку про «Гадкого утенка», но ведь не все гадкие утята превращаются в прекрасных лебедей? Вдруг у меня не получится обернуться?!
Так сильно в тот вечер я почувствовала свою ущербность…
Мама снова стала целоваться.
– Не родись красивой, говорят… Я со своей
– Ага, все будут потешаться надо мной… Обзывать Инной-одуванчиком, или рыжим лягушонком, – не сдержалась, выплеснула обиду на свое относительно старое и совершенно новое прозвище.
– Глупенькая, – мама стала ласково поглаживать мою спину, – Волосы отрастут, скобки уберутся, нескладность пройдет.
– И тогда я обернусь лебедем?!
– Нет, жар-птицей, – осветила комнату мамина улыбка.
– Павлином что ли?!
Родительница засмеялась.
– А еще у тебя острый язык и необыкновенная способность к иронии!
Если честно, по этому поводу я тоже за тебя боюсь.
– Не бойся, мама, я умею за себя постоять.
Глупенькая, еще не знала тогда, что умения за себя постоять иногда бывает мало, что подобная способность не приносит счастья. Окружающие воспринимают ее вызовом, а тому, кто задирается, можно еще добавить боли.
***
Наши родители поженились через месяц после того памятного знакомства. Дядя Саша в светлом костюме смотрелся настоящим щеголем. Мама, несмотря на наличие рыжего прицепа, надела красивое длинное белое платье и фату до пола. Атласный белый корсет свадебного платья, расшитый мелкими жемчужинами и серебристым бисером, ладно охватывал ее тонкую фигуру. Она казалась юной и такой красивой, что мне рядом с ней даже дышать было страшно. Как у столь прекрасной женщины могло появиться рыжее пугало вместо дочери? Загадка природы. Мои волосы за прошедший месяц не сильно удлинились, и, несмотря на заколки, гели и лаки, по-прежнему торчали огненным нимбом вокруг головы. Даже в красивом бледно-зеленом платье, так подходившем под цвет моих глаз и немного скрывающем худобу, я все равно смотрелась нелепо. Пугало в любом наряде останется пугалом. До сих пор помню то едкое царапающее душу чувство своей некрасивости, которое стократно усилилось, когда в пределах видимости появился мой «ненаглядный» сводный братец. По случаю свадьбы своего папеньки и моей маменьки он вырядился в строгий синий костюм, белоснежную рубашку, и даже бабочку нацепил. На любом другом мальчике подобные взрослые вещи смотрелись бы нелепо, но Димка Ковалев выглядел в них шикарно. Братец правду сказал, он и в самом деле «прекрасный принц» – Мистер Совершенство. Заметив меня, новоприобретенный родственник, брезгливо скривился.
– Привет, Лягушонок.
Вместо приветствия показала ему язык.
– Н-да, манерами мы не блещем, – с ленцой, поглядывая по сторонам, прокомментировал сводный братец, и, заметив засмотревшуюся на него девчонку, помахал ей ручкой.
А я лихорадочно думала, что же ответить? Чем зацепить этого надутого…
– Надутый индюк.
Так жалко, по-детски… Но что можно было ожидать от растерянной девятилетней девочки. На красивом мальчишеском лице добавилось брезгливости.
– Не повезло же породниться с прекрасной царевной и ее чудой-юдой дочкой. Знаешь, смотря на тебя, мне всегда приходят на ум слова великого Александра Сергеевича Пушкина. Надеюсь, ты знаешь кто это такой?
Не успела я ответить, вдохнуть и пикнуть, как он начал декламировать:
– «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Ой, прости, это не про тебя, на девочку засмотрелся. Тебе другие стихи подходят: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку».
Да, эти точно про меня… Да, это очень больно. Я совершенно растерялась, и захлопала глазами, пытаясь сдержать рвущиеся на свободу слезы. Сейчас, как в мультиках, зареву дугообразными ручьями, да прямо на туфли самого красивого мальчика этого мероприятия.
– Увы и ах, даже нарядное платьице не превратило тебя в царевну, – продолжал мастерски изводить аллегориями Мистер Совершенство.
Губы-вареники задрожали…
– О, пожалуйста, только не плачь, словно маленькая обиженная девочка. И не советую тебе бежать к маме жаловаться, зачем портить ей праздник. Она вон как радуется тому, что отхватила кавалера при квартире, машине, хорошей должности и стала наконец-то москвичкой. Светится прямо вся.
Тогда я действительно была маленькой девочкой, которую никто никогда, кроме мамы и бабушки не любил. Даже собственный отец ни разу не взглянув, отказался от меня. Закипела, покраснела, и, кажется, даже запыхтела, как донельзя разгоряченный чайник. Намеки прекрасного принца о меркантильности моей матери окончательно вывели из себя. Маму нельзя трогать, мама – это самое святое, чистое и любимое. Не зная, как ему ответить, но еще с детского садика усвоив истину, что если позволишь себя обижать, издеваться будут еще сильнее, не придумав ничего лучшего, сделала шаг вперед, задрала голову, взяла и плюнула. А так как я была чемпионкой нашего двора по плевкам в длину, прямо на губы его принцевские попала.
Мистер Совершенство всегда был педантично чистоплотным и брезгливым… Даже в лице переменился, бедненький, и стал стирать мои слюни со своего плейбойно вырезанного рта.
– А слюна у меня ядовитая! – торжественно объявила я, будто чем-то ценным хвастаясь. И почему-то ножкой топнула.
Смешная, беззащитная.
– Вон, смотри, ты уже пошел зелеными пятнами. Скоро станешь большим мерзким жабом.
Дима сделал шаг в мою сторону, Подозреваю, Мистеру Совершенство хотелось меня хорошенько треснуть, но мы ведь на свадьбе наших родителей, вокруг веселятся гости, поэтому пришлось вести себя цивилизованно.
– Дурочка безбашенная… – лишь прошипел он и развернулся, чтобы уйти.
– Иди, пока не превратился в таракана.
Умением вовремя заткнуться я никогда не отличалась, считала, что последнее слово непременно должно за мной остаться .
Но, вообще, за исключением неприятного инцидента с новоприобретен-ным братцем, свадьба была чудесной. Обидно, конечно, что я родилась нескладным рыжим одуванчиком, губастым лягушонком, но ведь радоваться жизни, счастью мамы не только красивым разрешается. Из принципа не стала забиваться, как гадкий утенок, в угол, я не такая слабачка. Веселилась вместе со всеми, танцевала, участвовала в конкурсах, лезла куда надо и не очень. Попробуйте только клюнуть, и я вас обрызгаю ядовитой слюной. Даже букет невесты зачем-то ловила. И поймала бы, но решила уступить двоюродной сестре дяди Саши, мне ведь только девять, а она уже к тридцатнику приближается. Во мне даже в девять лет присутствовала доля здорового пофигизма, наверное, она и помогла выжить в то неласковое для меня время… А может, это был дух противоречия, доказать ему, им, всему миру, что мне не больно…
Глава 2
Мистер Совершенство
Мама умерла, когда мне было двенадцать… А до этого почти три года постоянно болела. Периоды полной апатии, когда она совершенно не интересовалась окружающей ее реальностью, с утра до вечера смотрела какие-то сериалы, сменялись у нее периодами бурной деятельности, тогда мама была приторно ласковой, наигранно веселой, хозяйственной, пекла пироги и постоянно вытаскивала нас на какие-то пикники, речные прогулки и другие маленькие-большие путешествия. Пыталась поймать ускользающую жизнь. Подозреваю, папа после тяжелой трудовой недели зачастую предпочел бы просто полежать дома на диване, мне тоже порой больше хотелось погонять во дворе в мяч с ребятами, но мы, изображая бурную радость, усиленно ей подыгрывали, готовые ехать хоть к черту на рога, лишь бы мама улыбалась. По мере прогрессирования болезни бурно-ласковых периодов становилось все меньше, зато все чаще и чаще мама раздражалась и кричала по любому поводу. Тяжело осознавать, что ты умираешь. Она то совершенно не обращала на меня внимания, вся погруженная в свои невеселые мысли, то тискала, целовала, будто плюшевого медвежонка, несмышленого младенца, призывая во всем слушаться папу и быть хорошим мальчиком. Еще мама постоянно лежала в больницах, и мы с папой каждый вечер ходили ее навещать. Гнетущая обстановка, гнетущее понимание, что человек медленно угасает. Одна операция, вторая, облучение, химиотерапия превратили маму из красивой темноволосой женщины в лысую худышку с желтоватой кожей. Каждый раз, когда мы уходили домой после таких больничных визитов, она, заглядывая нам в глаза, просила: «Саша, Дима, помните меня. Прошу вас, помните!»