Лям и Петрик
Шрифт:
Благодать!
Вдруг он спохватился: нет, надо вернуться в участок, а там двигать на Херсон — и побежал своим путем. У вокзала Петрик уже застал несколько ранних пассажиров и тихонько прошмыгнул мимо них к себе в камеру.
Наконец настал долгожданный час. Петрик бодро, навытяжку стоит перед жандармом, точно перед начальством. Тот составляет рапорт для стражника, который отвезет Петрика в соседнюю волость, откуда его повезет другой, потом третий, четвертый, десятый, и так до самого Херсона.
Пудовая жандармская голова при каждом слове вскидывается вверх:
— Ну а на какой улице ты проживаешь в Херсоне?
—
— На слободке, что ли?
— Да, да, на слободке, на слободке.
Тут вошел начальник и мимоходом буркнул:
— Что здесь?
— Бродяга. — Жандарм вскочил и подобострастно вытянулся. — Вы распорядились отправить его этапным порядком.
Начальник, не глядя, приказал:
— Гони его вон!
У Петрика сердце ушло в пятки.
— Его сняли с поезда. Ехал зайцем. Карманник, — повторял жандарм.
Начальник, не останавливаясь, процедил сквозь зубы:
— Выдрать и выгнать!
Жандарм перво-наперво очистил карманы Петрика, а потом уже выставил его за дверь.
Пассажиры с узлами и чемоданами готовились к приходу поезда. Голова у Петрика была тяжелой, точно к ушам его привесили гири и они тянут его к земле.
Не спрашивая, куда идет поезд, он стоял в толпе среди прочих пассажиров. Ему было все равно, куда ехать, только бы поскорей убраться отсюда, тем более что херсонский поезд прошел здесь лишь вчера.
Неподалеку появилась молодая женщина с узлом в руке, а следом за ней шел Пейсах Пустыльник, с всклокоченной бородой и волосами. Они держались друг друга, растерянно глядели по сторонам, и в глазах у них стоял один вопрос: не знает ли кто-нибудь, где их Ара?
Кто-то саданул Петрика чемоданом по ноге. Оказалось, это тот самый франтоватый господин, который несколько дней тому назад сидел у жандарма и пожирал початки кукурузы. Петрик сделал сердитое лицо, но господин радушно улыбнулся. Его полное, круглое лицо было очень молодо. Оно выражало невинность и добродушие. В деревенской церквушке Петрик видел точь-в-точь такого херувима, парящего в облаках.
Господин обратился к Петрику тоном избалованной девицы:
— Возьми-ка чемодан! Помоги!
Петрик нехотя взял чемодан.
Господин пригнулся к нему и таинственно шепнул:
— Билет взял?
— Куда?
— Куда-нибудь. — Он лукаво заглянул ему в глаза, коснулся мягкой рукой руки Петрика и привлек его к себе: — Скажи, братишка, умеешь править лошадьми? Подожди меня здесь. Пойду возьму тебе билет. Будешь у меня за кучера.
Петрик посмотрел на него с недоверием, но почувствовал, что человек этот чем-то его подкупает и он поддается ему — вот-вот совсем превратится в размазню. Оказывается, не так уж плохо, если о тебе кто-то заботится, сегодня, завтра, послезавтра. Петрик ощутил во рту приятный вкус, точно отведал редкое лакомство. Кто он, этот добрый человек с отзывчивым сердцем? Он разговаривает с Петриком совсем по-приятельски, как с ровней. Куда он повезет его? Хм… билет? Впрочем, от такого всего можно ожидать. Мягкая широкополая светло-серая шляпа на незнакомце молодцевато сдвинута, и это делает его улыбку открытой, широкой. Все с уважением и любопытством
Человек вернулся, размахивая билетом, как бы давая издали знать:
— Билет есть! Едем!
Петрик внес чемодан в вагон второго класса и поставил его в одном из купе. Затем они с незнакомцем снова вышли.
— Пойдем, я найду тебе подходящее место. Держи свой билет. — Незнакомец, напевая, шагал впереди.
В потертом вагоне третьего класса оказалось несколько бородатых местечковых лавочников и какие-то молодые люди. Сидел тут и поп, который лакомился на станции калачом со студнем.
Когда незнакомец вошел в вагон, некоторые пассажиры встали и отвесили ему низкий поклон.
— Сиди здесь. Когда нужно будет, позову тебя.
Лавочники собрались кучкой и стали шушукаться.
До Петрика долетали какие-то фразы, но он мало что понимал.
— Кто бы мог ожидать? Ну скажите, кто бы мог ожидать?
— Вот это человек!
— Так-таки никто и не знает, чем он занимается?
— Доносов на него предостаточно. Говорят, однако, никто, даже самое высокое начальство во главе с губернатором, не может его укусить. Он всех водит за нос, этот толстяк.
— Кому-кому, а Гайзоктеру достался лакомый кусочек. Деньги плывут к деньгам. Гайзоктерша уже собирается ехать в Германию лечиться у тамошних профессоров. Кое-что она, конечно, припасла в чулке. Ну а теперь ей и сам Гайзоктер отвалит.
— Не мудрено. Она у Йотеля главный заправила.
— Гайзоктера свалят.
— Ни черта ему не сделается.
— Не будь олухом, слушай, что народ говорит: Йося Либерс подкапывается под него. У Либерса большая компания и уйма денег. Видно, сам Йотель хочет избавиться от Гайзоктера.
— Ух ты! Вот это будет удар!
— А как же? Зря, что ли, Либерс пустил слух, что подарит большой синагоге Тору?!
— Вот начнется заваруха!
— Помяните мое слово, на празднике Торы будет больше разбитых голов, чем целых.
— Ох, и кровь будет литься!
— А Йотель тем временем прокатится в Берлин.
— А как же! Дурак он, что ли!
Петрик подсел поближе. По-еврейски он понимал. Правда, евреи эти говорят как-то неразборчиво, будто языки у них мягкие, тряпичные.
Петрик припомнил, что несколько месяцев тому назад весь город носился с неким Йотелем, который незадолго до того прибыл из Германии. Может, это и есть тот самый франтоватый незнакомец? Куда он его везет? В счастливый край? И Петрик станет кучером в этом счастливом краю? А может, он его собирается прирезать, как свинью? Черт его знает! Не лучше ли плюнуть на все и улизнуть? До Херсона можно и пешком добраться.
Об этом человеке ходили всякие легенды. Говорили о его предприятии по переработке рыбьей чешуи. И еще удивительные вещи болтали о нем: он знает бессчетное количество песен. Еврейские песни о любви и изменах, о несбывшихся надеждах, о воровских малинах он пел так умильно, так сладко, как могут петь только швейки, как поет их иногда Элька. И этих песен у него целая уйма. Только попроси, а он уж затянет. Он и сам может сочинять. Люди восхищались им, но при этом тихонько добавляли: «Скверный, однако, у него язык, болтает непристойности». Поезд остановился. В вагон вошел покровитель Петрика и подал ему сверток: