Люба
Шрифт:
— Что, Любушка?
— Ты пришел? — она улыбалась, хотя щеки блестели от слез, а глаза были красными.
— Конечно, пришел. Кто обидел-то? Любаня, не плачь. Я с тобой.
— Правда? — она спросила так по-детски. Обвила мою шею руками и разрыдалась.
Я поднял ее на руки, отнес в нашу спальню. Как же я люблю ее. Нет, я никогда не смогу оставить ее. Завтра скажу Валентине, что все, между нами все кончено.
Факт
Прошло еще две недели. В институт во второй половине дня поступили два парня с огнестрельными ранениями. Люба с Валерой оперировали одного, Федор с Павлом другого. Операции были очень сложными и длинными. Около одиннадцати часов ночи в приемный покой на скорой привезли мальчика в сопровождении сестры. Мальчику
— Сначала мы заполним историю, потом твоего брата осмотрит врач, мы возьмем анализы и вызовем ваших родителей. Только после этого мы будем вызывать консультантов.
Девочка плакала и требовала Борисова. Все было безрезультатно. Тогда Марина, а это была она, решила сама найти кабинет отца. Она вышла из приемного покоя и зашла через лабораторию, прошла незамеченной к лестнице и поднялась на пятый этаж. С улицы она видела свет в кабинете отца.
Марина бежала по лестнице, боясь не успеть. Запыхавшись, она дернула дверь кабинета, вбежала и остолбенела. На диване лежал голый отец, а под ним какая-то женщина. Марине сначала показалось, что это мама, так как она увидела только темные распущенные волосы. Но папа с мамой на работе? Зачем? У них есть все условия дома. Приглядевшись, Марина поняла, что не знает эту женщину и не знает, что ей делать. Она так и стояла, онемев. Отец поднял голову, глянул на Марину и, прикрывшись плавками, убежал в подсобку. Женщина же поднялась нагая и возмущенно произнесла:
— Стучаться надо! Что вы тут делаете в такое время и кто вы такая, чтобы врываться без стука?
Она медленно встала и стала одеваться на глазах у плачущей Марины. Пока она одевалась, она разглядывала девочку. «Красотка. И вот так, без стука… Неужели он спит с малолетками? Нет, но какова девица!»
Из задней комнаты вышел уже одетый отец. Хотел подойти к Марине, но она закричала:
— Не приближайся ко мне больше никогда, я не хочу тебя видеть! Какой же ты урод! Там Ваня умирает, а ты… Как ты можешь! Ваня умирает. Где мама?
Тут она совсем разрыдалась, кинулась на Борисова, стала его бить, как могла. И все причитала:
— Где мама? Я ненавижу тебя! Где мама?
— Марина, что с Ваней? Объясни, что с Ваней? Обо всем остальном мы поговорим позже.
— У него пошла кровь с мочой, сильные боли, он потерял сознание, я вызвала скорую. В приемном нет дежурного врача, позови маму, скорей. Спасите Ваню! Он твой сын, между прочим.
Она развернулась и убежала. Когда Марина подбежала к палате, отец уже был там, медсестра доложила, что не может попасть в вену. Отец надел маску, защитные очки, встал у Ваниного изголовья и стал что-то делать. Марина плакала за стеклянной дверью, но она увидела, что стоят уже две капельницы, что Ване вливают разные растворы, что ему поставили мочевой катетер, и все это делал отец. Он отдавал распоряжения медсестрам, и они тут же выполнялись. Ванечка открыл глаза, отец держал его за руку и что-то говорил. К палате подошла та женщина. Марина закричала.
— Не пускайте ее, она убьет Ванечку! Шлюха! Гадина! Пошла вон!
Она кинулась на Валентину с кулаками. Из палаты вышел отец.
— Уйди, Валентина. Моя дочь права, тебе здесь нечего делать. Марина, операция закончилась, мама уже идет.
Он вернулся в палату. В конце коридора показались мама и Валера. Марина побежала к ним навстречу. Люба только глянула в сторону Марины и вошла в палату. Валера остался с сестрой. Марина все плакала навзрыд. Халат у Валеры, был уже мокрый от ее слез, она рассказывала все, что случилось брату, и снова плакала. Валерка ее нежно обнимал, но ничего не говорил. Наконец Ванечку вывезли из палаты и повезли к лифту. Марина с Валерой пошли за ними, но Люба их остановила.
— Сначала ему сделают сканирование, затем будут оперировать.
— Мама, кто будет оперировать? — спросил Валера.
— Детский уролог и Федор. Я не могу… Понимаешь?
— Мама, все будет хорошо.
Лифт с Ванечкой и персоналом уехал, отец уехал с ними.
Люба подошла к Валентине. На ее лице не было эмоций. И голос был ровный и спокойный.
— Немедленно напишите заявление на увольнение, иначе завтра я вас уволю по статье и
Она ушла к лифту не дожидаясь ответа. Через полчаса к Марине с Валерой подошел отец.
— Ваню взяли в операционную. Вы где будете ждать? Можете подняться в хирургию. Пошли.
Они уже собирались идти, как в коридор вошла медсестра. За руку она вела мальчика в пижаме с мишками. Мальчик увидел их и побежал.
— Папочка прости, мне было страшно. Ванечку увезли. Я остался один, я боюсь темноты, я пришел сам, пешком. Дверь я закрыл на ключ.
Борька залез на руки к отцу. Марина сердито сказала:
— Не подходи к нему, Борька, он прокаженный.
А Борька причитал:
— Папочка, ты ведь все можешь. Ты спасешь Ванечку. И не оставляйте меня одного. Я боюсь один, папочка.
— Ты не один, пойдем со мной. С Ванечкой все будет хорошо, ты не бойся. Ты уже большой мальчик, сильный, смелый. Ты уже вырос и стал храбрым. Ты кого или чего испугался?
— Я думал, что в доме чудовища.
— А теперь ты тоже так думаешь?
— Нет, когда ты со мной, мне не страшно. Я только за Ванечку боюсь. Папа, я его очень люблю.
Валентина издали наблюдала за всем происходящим. Она не знала, что у Борисова четверо детей. Валеру Корецкого она соблазнила еще год назад, он был ее постоянным любовником, хотя всерьез их отношения она не воспринимала. Только сейчас она поняла, что он очень похож на отца, только выше, немного тоньше. Как она раньше не догадалась? Наверно, ее сбили с толку разные фамилии. А так такие же волосы, те же темно-голубые, почти синие глаза, рот, нос. Он был очень похож, только моложе, глупее, без лоска — просто мальчишка. А девочка, пусть она еще не совсем оформилась, но какая фигура! А лицо! Просто мадонна. Волосы у нее темные, вьющиеся, как у Любы, а глаза синие, как у отца. Ванечку Валентина не разглядела, а вот младший копия мать. Значит, Люба — профессор Корецкая, ведущий хирург страны — мать четырех детей. Борисов — тиран! Нужно подумать, стоит ли продолжать за него бороться? Он не подарок, при всем его положении и деньгах. И еще стоит понять, чьи же это деньги? Его или Любы? Может, остаться с сыном? Тогда она хоть что-то получит. Но позволят ли ему родители? Да и захочет ли сам? Да, она сглупила, надо было выяснить, кто есть кто в этой семейке, а потом разрабатывать план, а так она влипла. Девочка-истеричка будет плести интриги, а Борисов слишком любит детей. Это очевидно. Что же ей теперь делать?
??????????????????????????Ванечка после операции лежал в отделении реанимации. Саша и Люба сидели рядом с ним.
Мысли. Люба
Я смотрела на сына. Бледный тоненький мой мальчик еще не отошел от наркоза. Я держала его холодную ручку в своей, стараясь согреть. Его вторую ладошку держал Саша. Мы оба молчали у постели сына. О чем мы думали, было ясно. Только о нем, о нашем мальчике, и его неутешительном диагнозе. Федя сделал все, я знала это. Да при чем тут Федя! В болезни Ванечки виновата я и только я. Я искалечила его, спасая других. Зачем? Он важнее, он все, что у меня есть — мой единственный сын. Единственный? Как я могла подумать так? У меня их трое, даже четверо, и еще дочка. Просто они все единственные. Но у них все хорошо, а вот Ванечка! Почему же рука не теплеет, а вторая… Саша ее недостаточно греет. Я подняла глаза на мужа. В этот момент и он посмотрел на меня. Он плачет! Я ужаснулась. Слезы катились из его синих прекрасных глаз. "Счастливый, — пронеслось в голове, — ты можешь плакать, а я нет". Я как будто умерла. Вот почему я не могу согреть ручку сына, у меня у самой руки ледяные. Я отпустила Ваню, встала и обошла кровать. Наклонилась и дотронулась до той ладошки, которую держал Саша. Она была теплой. Он молча накрыл наши с Ванечкой руки своими. Теплые, даже горячие ладони. Я не отстранилась. Он встал и прижал меня к себе. Я понимала, что больше этого не будет, сегодня и все. У МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕТ МУЖА! Только очень было нужно его тепло. Чтобы было на кого опереться. Чтобы не захлебнуться чувством собственной вины. Вот почему Бог не дал мне возможность больше иметь детей. Потому что я недостойна их. Потому что я плохая мать. Я вообще не мать. Я сама сделала такое с сыном. Саша гладил меня по голове и держал в своих сильных руках. Его слезы капали мне на щеки и наконец смешались с моими. Он увидел, что я наконец заплакала, и отпустил меня.