Любимая и потерянная
Шрифт:
Бушар очень растерялся, его взгляд, светившийся сочувствием и интересом, выразил неодобрение. Как это примитивно. Он встал и обошел вокруг стола.
— Ну, хватит, хватит, — сказал он грубо. Сам он с детства не плакал при людях. — Да будет вам.
Но Макэлпин его не слушал. В дверях появилась толстушка стенографистка, следом за ней шла Кэтрин.
— Будьте же мужчиной, — прошептал Бушар, теперь уже и вправду разозлившись.
— Да, да. Простите, — сказал Макэлпин.
Кэтрин отшатнулась к стенке, увидев его жалкое лицо. Она с упреком взглянула на сыщика.
— О мадам, — заговорил он, кланяясь, —
— Мистер Макэлпин, — сказал он весело. — Вы, право же, можете поблагодарить меня за то, что я звонил сейчас по телефону. Эта миссис Агню, сама того не ведая, оказала вам огромную услугу, сообщив о человеке, который был в квартире после вашего ухода. Я звонил в гостиницу. Ночной портье помнит, как вы возвратились. Он и время заметил. Час был слишком поздний для прогулок без пальто и шляпы. Но… названное им время совпадает с тем, которое указали и вы. — Он повернулся к Кэтрин. — Тем не менее мистер Макэлпин не отрицает, что он причастен к делу, и то же самое считаете и вы, мадам.
— Я не знаю, — волнуясь, проговорила Кэтрин. — Я сказала лишь…
— Да, я причастен, да, — перебил ее Макэлпин. — Ваше право, Кэтрин, узнать, в чем заключается моя причастность.
— Но раз это не вы… я хочу сказать, если… — Кэтрин так волновалась, что ей трудно было говорить, — если бы вы мне хоть позвонили… объяснили бы…
— Погодите минутку, — взмолился Макэлпин.
— Не мешайте же ему, — нетерпеливо сказал Бушар. — Я хочу узнать, давно ли он знаком с этой девицей.
— С тех самых пор, как я сюда приехал, — сказал Макэлпин.
— О нет, Джим! — прошептала Кэтрин.
— Это правда, — твердо ответил он.
Макэлпин начал говорить и, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, ровно, он не поднимал глаз от ножки стола. Слушатели его не смущали. Но ему хотелось, чтобы они поняли мучительную несправедливость того, что случилось. Пусть узнают все, все как есть.
Он рассказал им, как познакомился с Пегги, как эта девушка, сперва пробудившая в нем любопытство, с каждым днем все больше занимала его мысли, как он постепенно начал понимать ее, как постепенно все сильнее и сильнее убеждался в том, что не ошибся в ней. Ему хотелось только одного — чтобы она нашла себя. Он любил ее. Но все другие не желали принимать ее такой, как она есть. Все хотели ее сломить, все на нее ополчились. И в их враждебности он чувствовал угрозу, как чувствуешь чьи-то крадущиеся шаги в темноте. Сам он верил в нее вопреки всему, что видел, вопреки уговорам приятелей, даже вопреки ее стремлению заигрывать с опасностью. Он знал, что все это лишь наносное. Шаг за шагом он уводил ее туда, где ей пристало быть, и терпеливо ждал, когда она поймет, что сможет полюбить его.
Он говорил запинаясь, с трудом подыскивая слова, забыв о своих слушателях. Иногда и вовсе замолкал, припоминая какой-нибудь случай, чтобы пояснить свою мысль. У него сдавило горло, когда он рассказывал о тех часах, которые он в одиночестве провел на Крессент-стрит, в своих мечтах рисуя Пегги не здесь и не на улице Сент-Антуан, и среди совсем иных людей, и иначе одетую. Он рассказал, как радовался ее смеху, проблескам ее нежности. Подняв глаза, он взглянул на Кэтрин и, увидев на ее лице сочувствие, заговорил с печальным воодушевлением.
Кэтрин
— Я мог остаться с нею до утра, — сказал он. — Она была моя. Совсем моя. Но когда я вспомнил прежнее… других… вспомнил всех этих… то я не смог поверить, что ей нужен только я. Я оказался под рукой случайно, когда все бросили ее, оставили одну. В ней говорило чувство благодарности. Я не хотел быть с ней нечестным, хотел дать ей возможность разобраться в своих чувствах. Разве хорошо было бы первый раз остаться у нее именно в эту ужасную ночь? Ведь больше всего она нуждалась в уважении, верно? Я ведь был прав, когда не захотел воспользоваться ее минутной слабостью?
Он замолчал, и Кэтрин и Бушар настороженно ждали, что дальше, что означают все эти вопросы.
— Так вы оставили ее? — спросил Бушар.
— Лишь до утра. Всего лишь до утра, чтобы она смогла свободно сделать выбор, понимаете?
Как давило его их молчание, как нестерпимо было чувствовать на себе взгляд Кэтрин. Она медленно встала.
— Ах вот что, — сказала она.
В ее мыслях он не Пегги, а ее саму бросил в этой комнате, подавив в себе порыв неумолимой безрассудной страсти, который бы она смогла простить и оправдать. Кэтрин смотрела на него с возмущением.
— Кэтрин, — сказал он и, обойдя вокруг стола, виновато приблизился к ней. — Я знаю, что вел себя с вами нечестно.
— Что? — переспросила она брезгливо. — Нечестно?
В ней все смешалось, и она сама не понимала, что с ней было и чего не было, чего она хотела, чего — нет.
— Я понимаю, что вы пережили, — он с робким участием взял ее за руку.
— Ах да оставьте вы меня, — со злостью вскрикнула она и ударила его по лицу.
Ошеломленный, он отшатнулся к столу, невольно схватившись рукой за щеку. Кэтрин, натянутая, как струна, готовилась выслушать упрек Бушара. Ей хотелось высокомерно улыбнуться, но ее саму смутила эта вспышка. Что скрывалось за этой вспышкой? И как ее могли истолковать другие?
— Я вам больше не нужна, мосье Бушар? — спросила она нервно.
— Нет, мадам. Теперь уж все.
— Благодарю вас, — сказала она, как всегда, отчетливо и холодно и быстро вышла.
Больней, чем пощечина, Макэлпина жег взгляд, которым Кэтрин посмотрела на него, жег так нестерпимо, что хотелось плакать.
— Почему она ударила меня? Почему?
— Вспылила. С женщинами это бывает, — философски пояснил Бушар. — Боюсь, вы оказались на поверку несколько иным, чем она вас себе представляла.