Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
Дальнейшие его рассуждения были уже не столь интересны.
Сколько раз полководцы или правители обрекали своих шпионов на смерть по неосторожности или из-за детского желания произвести на собеседника впечатление своей осведомлённостью!
Братец Рокшан, конечно, думал, что мне в жизни не догадаться, откуда он знает о моей жизни в таких мельчайших деталях. Но ведь всё было так просто.
В ночь, когда незваным гостем ко мне пришёл карлик, многие могли видеть, что на месте преступления валяется именно тот свиток, что был краплен золотом. Более того, он так и остался тогда на подушках, и я дочитывал его следующим вечером.
И несколько человек могли увидеть меня именно под раскидистым деревом утром, после прогулки по крышам, совещающимся с моими друзьями, коих полководец непочтительно назвал шпионами.
То, что это название было не лишено оснований, знали, конечно, далеко не все. Но – допустим, кто-то из моих чистильщиков, посланных наводить порядок в доме, мог запомнить, как выглядит свиток. Даже обязан был это запомнить, как и все прочие мелкие детали. Он также видел, где именно мы совещались на следующий день. Допустим, что этот человек давно уже работал на Ань Лушаня.
Но никакой чистильщик не мог бы видеть эпизод с Удай-Бабой. Более того, моего приземления на голову Удай-Бабе не видел, как мне до сего момента казалось, вообще никто.
Как насчёт самого Удай-Бабы, который всегда вызывал у меня подозрения? Но он не мог иметь понятия о свитке. И он вообще не заходил в ту ночь и наутро после неё на наше подворье, к тому моменту полное очень насторожённых и рассерженных людей.
Только один человек имел возможность увидеть все три описанных полководцем факта один за другим.
И это был очень интересный человечек. Он, как минимум, обладал удивительным талантом бегать вслед за мной по крышам, да ещё и так, что я в какой-то момент погони его уже не замечал. И другими талантами, связанными с физической ловкостью и редкой дерзостью.
И была только одна разумная и понятная причина для того, чтобы этот мой спаситель затем незаметно последовал за мной вплоть до подворья – да что там, обогнал меня на этом пути, срезав несколько углов своими прыжками по черепице. Но от меня при этом таился.
Попросту очевидная причина.
Спасибо, братец мой Рокшан, за интересные сведения.
Оставалось, правда, немало других вопросов. Зачем именно было полководцу тратить силы своей, пусть и не слабой, столичной шпионской сети именно на меня?
Впрочем, мне пока не следовало по этому поводу огорчаться. В конце концов, этот его ночной посланец спас мне жизнь.
В сочетании с нерешённой загадкой войлока и с проблемой странной реакции Рокшана на моё появление ответ на все вопросы был не так уж сложен, надо было только потратить чуть больше времени на его поиски.
Но я тогда слишком спешил донести до дома уже разгаданные загадки и отметал все прочие как второстепенные.
И через несколько месяцев эта поспешность чуть не стоила мне жизни.
ГЛАВА 12
НЕЖНАЯ ОСЕНЬ ЧАНЪАНИ
Толстая дама катила мне навстречу в подпрыгивающей коляске в сопровождении двух скромных, как мышки, служанок на осликах. Округлые щеки превращали глазки дамы в щёлки, а лицо лишено было какого-либо выражения, – но уложенная тремя валиками причёска её сияла узорными серебряными шпильками с проблесками зелёного нефрита, а от розово-сине-жёлтых шёлков широких одеяний рябило в глазах. Так что дама в целом выглядела очень респектабельно; ну а притороченные к сёдлам осликов разнообразные полезные предметы делали моё уважение к ней попросту безграничным: несколько бамбуковых коробок для еды, веер и мухобойка на длинной ручке, скатанный в трубочку коврик… в общем, дама очевидно следовала из столицы в юго-восточный пригородный парк, известный крытым переходом из башни Хуаэлоу в громадный лотосовый сад. В то время как я, покрытый пылью, ехал ей навстречу, приближаясь к укреплённым кирпичом и камнем земляным стенам столицы высотой в два человеческих роста.
С Чанъанью что-то произошло за время моего отсутствия – она как будто проснулась после удушливой летней жары и с радостью обнаружила, что скоро наступит – да что там, уже наступила, – нежная осень с её стоящими гроши золотыми плодами.
Площадь у ворот на востоке столицы гудела от весёлого народа, по внешним признакам не имеющего никаких особых занятий, но не испытывающего от этого ни малейших затруднений. Все колесили куда-то или ехали верхом, в золотом воздухе над ароматными дамскими причёсками кружились одинокие весёлые пчелы, а в квартале гастрономических удовольствий Чанлэ стало, на первый взгляд, вдвое больше уличных кухонь. И вчетверо больше толстых чиновников и просто гуляк, готовых схватить с лотка палочку, унизанную какими-нибудь глазированными райскими яблочками, чтобы слегка размяться перед дневной трапезой.
Я погладил Мышку по тёплой бархатной щеке, и мы с ней, вынырнув из тёмной прохлады ворот под башней, начали неторопливо продвигаться по относительно тихой, обсаженной тополями улочке среди паривших на уровне моего пояса разноцветных зонтиков с бамбуковыми перепонками и чёрных мужских шапок самых причудливых фасонов. Я украдкой заглядывал в прятавшиеся под зонтиками напудренные лица с озорными глазами и не мог сдержать счастливой улыбки. Некоторые улыбались мне в ответ и даже чуть поворачивались в мою сторону.
Весь мир уже много десятилетий смотрел в сторону Чанъани, но сама Чанъань смотрела разве что на новые чудеса Запада – ещё более острые блюда из Фарханы, ещё более звонкие цимбалы или скрипки из Кучи. Империя жила безмятежной жизнью. Лишь лёгкий ветерок шевелил серо-зеленоватые конские хвосты ив, стороживших неторопливые буро-зелёные воды канала вокруг стены чиновничьего Императорского города.
Город, откуда страной управляли уже почти двадцать столетий, был городом двух миллионов добрых людей. Они с искренним восхищением рассказывали друг другу о чудесной «садовой повозке» красавца премьер-министра Ян Гочжуна, представлявшей собой многоэтажную горку, каждый ярус которой был усажен цветами и маленькими деревцами. Повозка ехала по улицам ради увеселения публики и медленно вращалась, а чанъаньцы, завидев её, вытягивали шеи и улыбались.
С такой же улыбкой они рассказывали о новой выходке одной из двух сестёр драгоценной наложницы Ян – не помню, которой; эта экстравагантная дама сверх оговорённой платы плотникам за возведение её нового дворца в столице отдала им чашу, доверху наполненную драгоценной тохаристанской ляпис-лазурью.
И все с живым интересом пересказывали слухи о новых рецептах пилюль бессмертия, которые волшебники – даосы привозили Светлому императору. То, что человек семидесяти с лишним лет до сих пор отлично себя чувствует, развлекается с ветреной и прекрасной гуйфэй Ян и отлично играет на лакированном кучанском барабанчике – туки-туки-тук пальцами среди сладких вздохов десятков лютен и скрипок – это всем казалось нормой. Бессмертие? Почему бы и нет. Кожа лица у пациента, принявшего одну из пилюль, становится как у новорождённого младенца, и после этого у тысяч и тысяч людей появляется надежда тоже жить вечно. В наш прекрасный век возможно все.