Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
Мой собеседник прилежно размахивал кистью над клочками бумаги.
– Конечно, господин Чжоу, когда «чёрные халаты» начали столетие назад покорять одно царство за другим, то они обидели многих, объясняя, как нам следует молиться нашему же богу. А мы… – я задумался и даже забыл про Чжоу с его расспросами, – мы – мой дед, например, и отец – мы сделали много ошибок, каждый свои. Мы думали, что они, с их не такими уж большими армиями, не смогут нас победить. Увы… А ведь говорил мой прапрадед, что молодые народы очень опасны сами для себя и для других.
– Он, ваш уважаемый прапрадед, как считается, встречался с самим их пророком? По имени Мо-хэ-мо? – не удержался Чжоу.
– Ох, как же вы много, оказывается, про нашу семью знаете… Да, он виделся с Мухаммедом, когда тот был правителем Медины, а
Тот покивал с явным интересом.
– А все потому, что это – дети, господин Чжоу, – продолжал я. – Большие дети, только что увидевшие мир и исполнившиеся восторга. Но не только восторга. Они вдобавок вдруг обнаружили, что родителей, воспитателей, старших не то чтобы совсем нет, просто они уже не могут ничего сделать, потому что дети настолько сильны, что могут зарубить родителей своими – неплохими, надо признать, – мечами или утыкать стрелами. Господин Чжоу, в нашем мире нет равных «черным халатам» по жадности до новых стран, новых товаров, далёких земель. Они все видят и чувствуют впервые. У них постоянно кипят споры: шёлк – можно ли его носить или надо быть скромным, а шёлк наденут на тебя в раю? Можно ли радоваться хорошему вину? Можно ли изображать лицо бога? Можно ли… Да о чём только не спорят люди, для которых мир так молод. Мы с вами – наследники очень старых империй, господин Чжоу, а они – для них сейчас идёт только сто тридцать третий год их мира: дети! И очень жестокие дети… Я говорил о наших ошибках – вроде бы мы их делали не так уж много. Но они… Они совершили все ошибки, какие возможно. Им говорили: нельзя жечь чужих богов, потому что против вас восстанут тысячи. Так говорил Гурак, которого мой дед с соратниками поставил правителем Самарканда, чтобы тот воевал с Кутайбой, – он говорил это Кутайбе, стоя на развалинах Самарканда, а тот смеялся и совал факел в хворост. Потому что кто такой Гурак, если он только что сдал тебе город? И ведь восставали тысячи, и гибли, но «чёрные халаты» все выигрывали свои битвы. А им все объясняли: ведь вам нужно здесь править, вы не можете это делать только силой. Вы не можете сначала говорить, что принявшие новую религию освобождаются от налогов, а потом, когда новообращённых оказалось чересчур много, менять правила: против вас восстанут снова и снова. И ведь прошло каких-то полвека, и мы оказались правы. Им не хватило денег. Они завоевали многие земли, но не знали, что с ними делать. «Чёрные халаты» зашли в полный тупик…
– И вы их свергли. Вы их уничтожили,– негромко перебил Чжоу, глядя мне в глаза тяжёлым взглядом и крепко держа неопрятную бороду в кулаке. – Вы, господин Маниах. Ваш торговый дом. И, прежде всего, именно вы. А ведь у нас тут как-то даже не поняли смысла происшедшего – ну, смена династии в халифате. Ушли Омейяды. Пришли Аббасиды. А кто поднимал мятежи и волнения в Хорасане? Кто дал денег потомку дяди Мухаммеда, Аль-Аббасу, и его наследникам?
– Кроме нашего дома, было много желающих дать на это деньги, – попытался вставить слово я.
– И кто воевал, начиная с путча в том же Хорасане, кто приводил лидерам будущей династии все новых согдийских солдат? Кто возглавил некоторые из этих отрядов самолично? Вы, господин Маниах. Вы. Вы действительно не любите сидеть дома и наслаждаться
«А через год после прихода новой династии – в качестве свадебного подарка – скормили новым хозяевам халифата армию вашего Гао Сяньчжи под Таласом», – мог бы напомнить я господину Чжоу. Но он и так это уже отлично понимал.
Я вздохнул. Вы рассержены, господин Чжоу, но я вам ещё нужен, раз уж мы беседуем тут с вами за чашечкой чая.
– Ну, не так все страшно, господин Чжоу, – я попытался увести его от неприятной темы. – Не совсем же мы их уничтожили. Куда же было девать всех «чёрных халатов» – им тоже нашлось место при новой династии. Пусть не такое почётное, как раньше, но… Новый халиф привёл к власти персов, но также взял в свой халифат «чёрных халатов» вместе с их обширными землями вплоть до закатных царств… А их пророк – что ж, мы чтим его. Ведь в одном лишь Самарканде каждый третий молодой человек уже вырос при новой религии. Что же нам теперь – травить их, повторяя ошибки прежних властителей? Пусть уж будет, как раньше, много разных храмов и много пророков. И Зороастр, и Иса, и вот теперь ещё этот Мани… А новые правители, – торопился заболтать его я, – это, знаете ли, совсем другие люди, чем купцы из Мекки и Медины и мрачные кочевники пустыни. Это будет другая, великодушная империя, господин Чжоу, чьи правители думают о еде и шёлке, книгах и поэзии, а не только о войне. В ней всем найдётся место.
– А вам, вашему торговому дому, что досталось в этой великодушной новой империи? – без малейшего тепла в голосе спросил он. – Торговля шёлком, конечно?
Шёлком и муслином, мог бы ответить я ему. И ещё – нам все больше нравилось новое производство, которое мы открыли с родственниками нового халифа у себя в Самарканде, – производство бумаги. А работают там пленные мастера из вашей империи, которых мы с почётом доставили с поля битвы у той же реки Талас… И это тоже вам знать в подробностях необязательно.
– Я же говорю, достанется всем и всё, – отвечал я. – Ну, например, новый халиф Мансур начал строить новый город на развалинах древней персидской столицы Ктесифона. Он, будучи человеком экономным, даже использует старые камни той столицы на новой стройке. Мансур сказал: это будет самый процветающий город на земле, рыночная площадь для всего мира. Как ваша Чанъань, господин Чжоу. Он уже, собственно, есть – Круглый город, этакая очень большая цитадель, внутри неё – сады. А от цитадели отходят несколько улиц…
– И на одной из этих улиц – ваши лавки, господин Маниах…
Правильнее было бы сказать, что одна из упомянутых улиц фактически принадлежит нам целиком. Но я упрямо продолжал говорить ему о зелёном куполе будущего дворца, о множестве торговых домов, о хлопковых тканях с шёлковой каймой из халифских мастерских, о растущих с каждым днём портах Басры и Адена, откуда новой империи открывались пути в целые миры…
– Как он называется, этот ваш новый город, все никак не могу запомнить? – ворчливо спросил, наконец, господин Чжоу, чуть смягчаясь.
– Вы не поверите, но называется он в точности так же, как ваш – Чанъань, город долгого спокойствия. На языке «чёрных халатов» это звучит как Мадинат-ас-Салам, то есть – город спокойствия. Хотя чаще, как ни странно, его именуют на всеобщем, тюркском языке по имени деревушки, которая стояла как раз на его месте: «Богом данный». Или Багдад. Славный будет городок.
Чжоу вздохнул и условился о новой встрече со мной через полмесяца. Или раньше – когда ему угодно будет прислать за мной гонца.