Любимая
Шрифт:
Потом я сказала, что, наверное, у него есть подчиненные и люди, которыми он руководит, поэтому для расслабления ему желательно самому стать «слугой», а вот мне, маленькой девушке, пережившей в жизни много унижений и обид, желательно побыть «госпожой». Эта простенькая мысль оказалась в унисон мыслям Артема — он преисполнился ко мне еще большего уважения и, расставаясь, вручил двести долларов. Я даже подумала, что стоит отказаться от денег, остаться для Артема просто обычной девушкой, не чуждой экспериментов в сексе. А потом решила: какого черта! Я ведь честно отработала свой номер, а значит, мой гонорар даже более справедлив, чем деньги какого–нибудь мздоимца, вроде Романа Георгиевича.
Кстати, последний исправно выполнил свои обязательства, и в марте «Терамитем» стал долгосрочным арендатором замечательного полуподвала,
Маша решила отметить это событие, ностальгии ради, в том самом развлекательном комплексе, где находился «Медовый носорог». Так она дразнила судьбу — ведь для нее это было единственным местом ее падения — блядский стаж Машки был не чета моему. Она и там–то вряд ли оказалась бы, но в то время решающую роль в ее жизни играли пластиковые бутылки с фольгой и потом шприцы. Так что нынешняя, правильная Маша видела в этом празднике свою ироническую подоплеку, и, в принципе, я согласилась с ней — что–что, а некий прикол в этом был. Я еще решила этот прикол усилить, и в числе приглашенных оказался Тимур, мое знакомство с которым произошло в этих стенах, не в ресторане, конечно, но совсем неподалеку от него. Больше четырех лет миновало с этих пор, самое время хорошенько набраться под воспоминания.
Ну, мы и набрались: Машка с Юликом, ее Людмила с коллегой Юлика по имени Родион, мы с Тимуром и Сабрина, нет, уже Татьяна с ее неизменным Женей. Сабрину, то есть, Таню я уже видела после приезда и даже привезла из Чехова мои оставленные в чемодане вещи, поэтому больше меня интересовала почти незнакомая мне Людмила, которую я толком–то и не помнила, поскольку напрямую не общалась с ней даже в феврале 98-го, в тюрьме.
Родион выглядел младше своей начальницы лет на десять, и казался рядом с ней переодетым херувимчиком. Если Юлик представлялся мне каким–то искусственным, будто бы выращенным в продвинутой хай-тек оранжерее, то Родион был бы по-настоящему красив, если бы, к примеру, сменил пол. То есть, в них обоих сквозила какая–то гендерная неправильность, но если личность Юлика после пятиминутного общения с ним затмевала его внешность, поскольку, без сомнения, он был остроумен и оригинален, то Родион был попросту очень хорошеньким, и больше ничего.
Сложные у них на фирме должно быть отношения, думала я, вспоминая Машкины повадки, но даже не подозревала, насколько это способно задеть лично меня. В тот момент я краем уха слушала забавные истории, которые травил находившийся в ударе Юлик, а сама все больше наблюдала за Людмилой. Когда–то давно она представлялась мне суровой и мрачной бабищей, и вправду у нее было грубоватое лицо с глубоко посаженными цепкими глазами, чересчур большие руки и не слишком хорошая кожа, что, впрочем, скрывала умело наложенная косметика. Но я вынуждена была признать, что одевалась Людмила безупречно, и ее стиль одежды как нельзя подходил к ее крупноватой фигуре. Короткие реплики, которые она произносила время от времени, были всегда к месту, а глубокий хрипловатый голос был способен повергнуть в дрожь любого нормального мужчину. Как все–таки обманчиво может быть первое впечатление, думала я. Там, в камере на ней был бесформенный вязаный свитер, она ни разу при мне не улыбнулась, и, конечно, в присутствии мужчин она разговаривает совсем по-другому. Вот, смотри, как способны меняться люди, говорила я себе. В голове мерцала розовая пелена от выпитого шампанского вперемешку с коньяком, я смеялась уже и самым незамысловатым шуткам и с радостью отреагировала на предложение еще выпить и переместиться в люкс с сауной и джакузи прямо здесь в комплексе.
Это самое место было связано у меня с рабочими заходами (богатые клиенты нередко арендовали люкс), и почему–то казалось весело пережить еще и это дежа вю вместе с Машкой и Тимуром. Татьяна и Женя покинули нас, им было далеко добираться до Чехова, и в люкс мы отправились вшестером. Я первая переоделась в накрахмаленную простыню, и вынырнула к столу в главном холле этого люкса, где уже поджидала новая выпивка, закуски и десерт. Юлик и Родион слушали занятные воспоминания Тимура о путешествиях и дальних странах, а у меня было прекрасное настроение, потому что в раздевалке стало видно, насколько мое тело совершеннее тяжелой фигуры Людмилы
В центре зала, неподалеку от обеденного стола, располагался неизменный в таких местах подиум с шестом. Я помнила, как плясала для клиентов здесь еще во время работы в «Носороге», и меня поначалу весьма удивило предложение Тимура вспомнить бесшабашную молодость и станцевать для друзей. Я отшутилась и подняла какой–то тост, хотя уже набралась к тому времени выше обычно допускаемых мной пределов. Каково же было мое удивление, когда Машка воскликнула:
— Музыку для именинницы! — и она отважно направилась к шесту.
Прямо в дурацкой простыне, босиком, сбросив банные тапочки.
Я уже много раз вспоминала, как танцевала Маша Попова. В эту ночь она превзошла саму себя: ее танец был чудовищным — совершенно бесстыдным и прекрасным, как она сама. Все мы любовались с раскрытыми ртами, даже циничная Людмила, о которой совершенно позабыли ее подчиненные мужчины.
— Поддержишь подругу? — повернулся ко мне Тимур.
— Я сегодня пас, — танцевать после Машки или вместе с ней было бы полным идиотизмом, ну, к примеру, как выйти с ракеткой на корт, на котором играет Сафин.
— Давай тогда еще накатим по-маленькой, — сказал Тимур, подливая мне «Реми Мартен».
А дважды подряд сказать Тимуру «нет» было для меня очень уж тяжело, почти невозможно, если принять в учет мое состояние. В общем, я всегда считала, что держу алкогольный удар лучше многих, но в эту ночь все–таки была нокаутирована.
Я очнулась, как от удара током, в темноте, под боком кто–то посапывал во сне, но я сразу поняла, что со мной не Тимур — габариты были не те. Рот мой склеился и был сухим, как ближневосточная пустыня, но первым движением я проверила свои трусики — они были на месте — а потом уже отправилась искать, чем утолить жажду. Выключатель работал исправно, в тусклом свете я разглядела, что ложе со мной делил Юлик. Вставая, я потащила за собой простыню, укрывавшую нас обоих, и теперь стало видно, что трусы на Юлике тоже наличествуют. Хоть соображала я все еще плохо, но помню, что первым моим чувством была неловкость перед Тимуром: я совершенно не помнила, как оказалась в этой комнате и на кровати, но другие могли видеть нас и составить свое впечатление от этой картины.
В центральном зале из колонок стереосистемы все еще звучала тихая музыка, и лишь стол с неубранной посудой и бутылками напоминал, что праздник уже закончился. Я сделала несколько глубоких глотков прямо из пакета с соком, потом раздвинула тяжелые шторы, но на улице было по-прежнему темно. Зайдя в раздевалку, я нашла свою сумочку и раскрыла мобильник, он показывал половину шестого утра. Сколько же мы проторчали в этом чертовом люксе, подумала я, подходя к столу и наливая себе в стакан апельсиновый сок. За первым стаканом последовал второй, голова работала уже без перебоев, и я начала обход помещения — благо, комнат было всего три, а поскольку в одной из них спал Юлик, я поняла, что передо мной уравнение с двумя неизвестными. Но первая комната оказалась пуста, лишь смятая постель выдавала, что ею уже пользовались. Я не стала здесь задерживаться и с замиранием сердца открыла вторую дверь. За ней было темно, как и в нашей с Юликом опочивальне, я нащупала круглый регулятор реостата, постепенно разгоняя сумрак. На постели лежала большая голова Людмилы в копне распущенных волос, а в плечо Людмилы уткнулась светлая шевелюра Родиона. Он, как молочный щенок при матерой суке, решила я, обозревая комнату, в которой не было больше ничего интересного. Наверное Тимур ушел, вздохнула я с облегчением. Но где тогда Машка? Неужели они сбежали вместе?
Никуда они, конечно, не делись: я нашла их обоих в объятиях друг друга, нежащихся в теплом джакузи с термостатом, под тихое урчание мотора и обволакивающий массаж пузырьков, спящих, как две больших рыбины после нереста.
Первым моим желанием было разбить стакан с соком, который я все еще держала в руке. Вот выпучили бы они сонные зеньки, вот обломался бы им кайф, мстительно подумала я, а стали бы вылезать — как раз порезали бы распаренные ноги об осколки! Но все–таки я сдержала низкие побуждения и тихо вышла из стеклянных дверей гидрозоны. Оделась, накрасила губы и ушла, даже не хлопнув напоследок наружной дверью.