Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС
Шрифт:
Нам пришлось скользить на каблуках, подняться на крутой склон, цепляясь за пни и корни. Вся пышная растительность исторгала стойкие испарения и запахи. Сотни пчел, чьи ульи были разорены боем, в ярости кружились в воздухе. Я израсходовал весь боезапас и для рукопашной имел лишь свой пистолет и десятка два патронов. Мы перебегали от дерева к дереву, атакуя врага из-под торчащих корней и глины. Мы оттеснили основную часть его сил на другую сторону горы, совершенно открытую, рассеченную широкой илистой полосой дороги. В суматохе русские устремились туда.
Между тем, немецкая артиллерия, которая должна была
О более четкой мишени можно было только мечтать. Немецкие снаряды обрушились на нее, разрывая отступающую живую силу и падавших лошадей. Большевики убегали во всех направлениях, обложенные сотнями разрывов.
Наши мортиры тоже включились в дело. Советская колонна была практически полностью уничтожена. Но много русских, которых мы обогнали, остались в чаще и в мрачных лужах долины. Мы промчались слишком далеко, охваченные азартом преследования. Почти расстреляв боезапас, но видя уничтоженных, сломленных, отступавших беглецов, мы решили вернуться на исходные позиции.
Но мы находились в самой гуще джунглей. Мы бросились на врага, не особенно обращая внимание на направление атаки. Едва прошли мы сотню метров назад, как автоматная очередь отрезала нам дорогу: в кустах были большевики! Мы постоянно натыкались на них. Они стреляли, думая, что их преследуют. Наши солдаты каждый раз рассеивались в густых зарослях и увязали в рыхлой мокрой земле.
Одежда у меня превратилась в рубище. От моих кавалерийских брюк, рассеченных пополам от промежности, остались лишь два измазанных грязью лоскута. Впрочем, это был единственный элемент юмора в данной ситуации.
Поскольку сгущались сумерки, мы уже ничего не различали в темноте. Преодолевать расселины с вертикальными стенами было ужасным предприятием. Мы почувствовали момент, когда среди запутанных чащоб погрузились в ночь среди засад русских.
Мы должны были быть в двух километрах от основных сил батальона. Я собрал все и всех, что у нас осталось, и, рискуя навлечь на нас рассеянных по лесу врагов, своим громовым голосом зычно бросил призывный клич через лес, полный тьмы и воды. Мы прислушались, тая тревогу. Мы услышали голоса, которые едва отвечали, далекие, едва различимые. Мы бросились к ним.
Русские были не в лучшем положении, чем мы. Они тоже потеряли своих. Время от времени мы останавливались, чтобы переходить и снова кричать. Нам отвечали уже более ясно. Направление было правильным. От расселины к расселине, от горки к горке мы приближались к своим. Нас окликнули, это был наш патруль. Мы оказались спасены.
Мы соединились со своими в темноте. Враг больше не пытался оказывать ни малейшего сопротивления. Несомненно, рассеянные в лесу части отступали по илистой долине на юго-запад, пытаясь разыскать свои части, потрепанные нашей атакой. Шагая в грязной воде, мы продвигались на юг. В час ночи наша головная колонна беспрепятственно вошла в Ширванскую.
На следующий день мы хоронили убитых. В их могилы мы воткнули золотые головы подсолнухов, цветы величия и славы.
Грязь была такой, что никто
20 августа после обеда солнце круто припекло. Сумрак разлил чудные фиолетовые и золотые сполохи. Хорошая погода означала бой. Новые бои были близки.
Джержаков
Наш поход через Кавказ продолжился рано утром 31 августа 1942 года. По маленькому мосту, наведенному саперами, мы пересекли бурную реку. Затем мы углубились в лес. Через несколько километров подъема мы увидели опушку и хаты. Советские солдаты отступили без единого выстрела. Деревня называлась Папоротники, в небо тянулись прекрасные виноградные лозы, яблони и сливы.
Нам надлежало продолжить продвижение на дюжину километров до деревни Джержаков. В Папоротниках радиограмма обрисовала положение нашему командиру. Мы оставили нашу самоходку и тяжелое вооружение на опушке и осторожно продвигались через гигантский дубняк и кусты.
С высоты одного холма справа мы увидели через просеку длинную деревню, занятую русскими. Мы прошли по просеке, усеянной злаками и сорняками. По нашим картам Джержаков не должен был быть далеко. Мы сошли с дороги и прошли по компасу через лес минут двадцать.
Вскоре мы услышали крик петуха. Деревня Джержаков была рядом.
Послали на разведку патруль, который, проскользнув под деревьями между больших бурых скал, дошел до опушки. В распаде между гор Джержаков блестел на широком холме. Деревня была довольно вытянутая, но целиком утопавшая в кукурузе, ее поля высотой в два-три метра доходили до изб. Виднелось белое здание школы. Совсем внизу на выходе из нашего леса находилось правление колхоза.
Наши патрули не теряли из виду ни малейшей детали. В двадцати метрах перед ними трое русских возились вокруг кухни на колесах. Они шумно смеялись, делали всякие смешные кульбиты, совершенно не подозревая, что их ждет. Наши люди доползли до изгороди, скрытно приблизились и внезапно приставили пистолет к носу поваров!
Ни один из трех не осмелился ни крикнуть, ни пошевелиться. Наш патруль сразу же подтолкнул их до дубняка и привел их без единого выстрела.
У одного из русских был список солдат для вечернего супа: триста четыре человека. Точнее информированным быть нельзя. Мы также узнали, что у врага есть противотанковая пушка и артиллерия.
Мы заканчивали допрос с пристрастием трех сталинских поваров, когда в тридцати метрах от нас прогремели выстрелы. Русские вернули нам долг вежливости.
На самом деле один из их людей пошел посмотреть шампуры и нашел кухню оставленной. Была дана тревога. Русские тихо пошли по нашим следам до опушки леса, чтобы застать нас врасплох. Как раз вовремя их заметил один из наших унтеров и разрядил свой автомат. Его изрешетили советские пули. С простреленными легкими, с потоком крови изо рта он все-таки продолжал стрелять. У нас было возникла паника, но героизм этого унтера позволил перестроиться в боевой порядок нашим людям. Раненый рухнул лишь тогда, когда мы бросились через него в рукопашную.