Любимые забавы папы Карло
Шрифт:
– На, – старуха поставила передо мной бутылочку газировки, – не пью краску, да и остальным не советую. Только по молодым годам частенько в обморок грохалась, от духоты, сосуды у меня с детства слабые, очень хорошо знаю, нужно сладкого хлебнуть.
Я машинально отпила прямо из горлышка и через пару секунд вернулась в нормальное состояние.
– Полегчало, – констатировала бабка. – Кстати, ты не беременная?
– Нет.
– Тогда слушай, – с самым серьезным видом принялась поучать меня консьержка, – во-первых, прояви разумность. Состояние сосудистой системы передается по наследству. Что бы там ни говорили, но,
– Вы говорите прямо как врач, – улыбнулась я.
– Почему как? – удивилась бабуся. – Я имею диплом медика.
– И сидите у лифта? – изумленно воскликнула я.
Бабушка покосилась на свой бутерброд.
– Что же тут странного?
– Ученый человек, а работаете консьержкой!
Старушка покивала головой.
– Таких много, пенсия копеечная, муж умер, сбережения государство благополучно скушало, на что мне жить? Вот и торчу тут, за порядком приглядываю. Некоторым, конечно, больше повезло. Вот, например, подруга моя Вера Попова, та рано умерла, а я все тяну и тяну, пенсии на оплату квартиры едва хватает. Задрали коммунальные платежи до небес, небось поджидают, что старички побыстрей на тот свет уберутся. Только мы многое испытали, нас так просто не убьешь. Хотя Вера вот ушла. Ей, впрочем, дети помогли! Да уж, порадовалась на отпрысков. Петя, тот спекулянтом заделался. Ну не позор ли?
– Постойте! – воскликнула я. – Ваша подруга, Вера Попова, была женой Владимира и имела сыновей Мишу с Петей?
– Верно, – удивилась бабушка, – а ты откуда знаешь?
– И вы крепко дружили?
– Хорошими подругами считались, – с достоинством сообщила консьержка.
Я вскочила и вцепилась в бабусю.
– Как вас зовут?
– Полина Михайловна, – ошарашенно ответила старуха.
– Милая, дорогая, любимая, помогите мне! – закричала я, понимая, что судьба неожиданно послала мне замечательный подарок.
– Ты истерику-то прекрати, – решительно велела Полина Михайловна, – какой от крика толк. Чем же я тебе помочь могу, а?
– Расскажите про Поповых!
– Кому же они интересны?
– Мне. Очень. Просто до смерти! Вы же хорошо знали и детей, и родителей?
– Ну… да… конечно, – кивнула бабушка, – только я никак не пойму, кто ты?
– Сейчас все объясню! – воскликнула я.
Полина Михайловна глянула на большие круглые часы, висящие над лифтом, и радостно констатировала:
– Ага! Двадцать ноль-ноль. Моя смена закончилась. Пошли наверх, чаем угощу и бутерброд дам, а то у тебя слюни при виде моей еды потекли.
Я улыбнулась:
– Верно. Наверное, и правда потекли, раз вы заметили.
– Эх, голубушка, – протянула Полина Михайловна, – я в таком месте работала, где ничто без внимания оставить было нельзя, лаборатория номер семь, не слышала?
– Никогда.
– И то верно, – кивнула консьержка, – о ней никто до сих пор не рассказывал, потому как все давно покойники, похоже, одна я осталась, а мне и поболтать не с кем, с тех пор, как Павел Семенович умер, живу одна. Ладно, поехали.
Квартира Полины Михайловны вполне могла бы служить съемочной площадкой для фильма про чудаковатого профессора, целиком и полностью отдавшего себя науке. Книги тут были повсюду, даже в кухне над дверью висела дубовая полка, забитая растрепанными томами.
Полина Михайловна налила мне чаю, очень крепкого, сладкого и горячего. В качестве угощения она выложила на стол мягкий батон белого хлеба, поставила коробочку плавленого сыра и нарезала лимон.
– Конечно, это не слишком уж шикарное угощение, – вздохнула старушка, – но ко мне гости не ходят. Нам с Пашей когда-то еще такой плавленый сыр в продуктовых заказах давали. Отнюдь не полезная для здоровья вещь, но, когда недалеко маячит кладбище, можно наконец забыть о правильном питании и хоть перед смертью поесть жареное, копченое, соленое, сладкое – все вредное, но очень вкусное. Когда ж еще себя порадовать? Лично мне все равно, какого размера саван намотают на меня после кончины. Скажешь, я не права? Или ты плавленый сыр не ешь?
Я улыбнулась:
– Во время моего детства этот сыр вдруг невесть откуда появился в обычной продаже. Кстати, мое имя Виола, представляете, как меня дразнили одноклассники? Иначе как «сырная замазка» и не звали!
– Дети подчас бывают жестоки, – по-птичьи склонила набок голову Полина Михайловна, – бедная Верочка целиком и полностью ощутила это на своей шкуре. Ну, рассказывай.
Я отхлебнула удивительно вкусный чай, откусила от толстого бутерброда и с набитым ртом пробормотала:
– Значит, так…
– Сначала прожуй, – велела Полина Михайловна, – да не торопись, никто не отнимет. Времени полно, меня бессонница замучила, до трех утра в кровати ворочаюсь и свою жизнь перебираю.
Я быстро проглотила сандвич, откашлялась и завела рассказ.
Выслушав меня, Полина Михайловна вновь включила чайник и тихо сказала:
– Что ж! Наверное, эксперимент можно было бы считать оконченным. Жаль, что ни у Петра, ни у Михаила нет детей. Интересна динамика процесса. Еще больше жаль, что погибла Аня. По женской линии…
– Кто такая Аня? – удивилась я.
– Сестра Петра и Михаила, – ответила Полина Михайловна.
– Я ничего о ней не слышала!
– Правильно, – кивнула старушка, – небось братья и не в курсе, про нее и Юру.
– А это кто?
– Их брат. У Веры четверо детей родилось, вот уж кто на науку поработал, так это она! Юра первым родился, затем Миша, следом Петя, а уж потом Аня, последыш. Очень тогда все обрадовались, что она девочка. Интересные возможности открывались. Мы-то с Павлом ничем помочь не могли. У Малины, правда, сынок народился, только Николай пил.
– Вы знали Николая Малину?
– Конечно.
– Откуда?
– Жили вначале в одной коммуналке. Малина, Поповы, Зина с Игорем и мы, Смайкины. А потом нам и Поповым отдельное жилье дали, за хорошую работу. Малину уволили, пил он много. Игорь Федорович, увы, оказался в нашей лаборатории балластом. Вот поэтому они с Зиной остались в коммуналке.
– Ничего пока не понимаю.
Полина Михайловна улыбнулась:
– Ну, попробую объяснить. Ты в школе ведь еще при Советах училась?