Любишь? Счастлива?
Шрифт:
Шура встретил ее на лестнице в НИИ и сразу же сгреб в охапку. Она попыталась вежливо отстраниться.
В тот день он выдавал своим сотрудникам зарплату. Раздача слонов, как называли между собой получение денег: официальный оклад в НИИ был только у самого Шуры, ребят спонсировали заказчики, на которых они трудились.
Заглянув в конверт, Люба ахнула. Сумма, которую она там увидела, примерно вдвое превышала ее ожидания -- по факту реальной работы. Она кивнула Шуре на дверь, предлагая выйти в коридор.
– - Это что?
– поинтересовалась Люба, когда он вышел следом за ней.
– - Зарплата, - пожал плечами начальник.
Люба подошла ближе к нему. На дне ее потемневших глаз плескалось тихое бешенство.
– - За что ты платишь?
–
– - Люба, прекрати, - резко оборвал ее Шура, - там платили меньше, потому что у НИИ всегда были меньшие возможности в сравнении с коммерческими организациями, в одной из которых ты сейчас работаешь. У меня нет привычки задарма пользоваться людьми -- ни как бесплатной рабочей силой, ни в любом ином качестве. И впредь возвращаться к этому вопросу я не намерен. Ты согласилась работать с нами?
Люба, притихнув, кивнула.
– - Ты приходила на работу? Время тратила? Программу переписывала? Пробная версия уже работает, хоть и через пень-колоду? В проведении исследований участие принимала? Данные обрабатывала?.. Короче, дальше продолжать?
– - О деньгах мы с тобой не говорили. Я на них сильно не рассчитывала. И уж, во всяком случае, не на такую сумму, особенно после вчерашнего вечера...
– - Конверты были приготовлены еще в пятницу, просто там, если ты помнишь, на меня свалилось совещание. Вчера было воскресенье. Я должен дальше оправдываться или ты уловила суть? А насчет связи с вчерашним вечером...
– он на мгновение прижал ее к себе, целуя в висок, - Любах, какая же ты еще маленькая и глупая! Твои попытки внести в ситуацию долю цинизма просто забавны, правда. Все, давай замнем уже эту тему. Работать надо.
После обеда Любе нужно было приехать в свой университет, у него были дела неподалеку. Он поймал такси. В салоне машины он взял было ее за руку, но она мягко высвободила пальцы. Шура улыбнулся, но глаза помрачнели.
– - Знаешь, ты подумай, что тебе нужно. И кто. Хорошо? У меня нет желания чувствовать себя насильником.
Любе стало неловко: ну зачем она вообще затеяла всю эту историю?! Он скорее приятен ей, чем нет, но ведь она его не любит... к чему тогда все? Ей было совестно. И перед ним - потому что он вообще ни в чем не виноват, и перед собой - потому что мысль о неправильности всего происходящего упрямо не давала ей покоя.
Обрывать резко было жалко, как бы глупо это ни звучало - Люба уже успела привыкнуть к их свободному общению. Продолжать - значило оказаться в постели начальника уже в ближайшие дни. Это тоже не встраивалось в ее пазл. И Люба невольно выбрала третий, самый трудный вариант - не говорить ни да, ни нет.
Дни летели один за другим, и напряжение в воздухе витало неслабое. Шура мужественно держал себя в руках, не форсируя события и не давя. Наоборот, по косвенным фразам поняв, в чем, собственно, дело, он предоставил ей выбор: остаться с ним или вернуться к тому, кого она любит. Без обид. Он видел, что ее мучает сложившаяся ситуация, и смирился в ожидании ее решения.
В какой-то момент Любе стало настолько остро жаль влюбленного человека, который проявлял запредельные в ее понимании чудеса терпения и такта, что она готова была уже на все, чтоб стало легче хотя бы ему. Ей, в сущности, было все равно. Получив то злополучное сообщение в чате, она будто перегорела. И ничто не дрогнуло внутри, когда Люба спокойно заперла за спиной дверь кабинета начальника и обернулась к Шуре, расстегивая рубашку.
– - Ты же хочешь меня?
Вопрос глупо повис в воздухе. Затем мужчина медленно откинул назад вечную прядь, подошел к ней, погладил по волосам, прижал на несколько секунд к себе... и аккуратно застегнул все до единой пуговицы, - Глупая ты еще, маленькая... Недолюбленная... Так мне не нужно. Отпирай дверь, надо работать: у тебя ошибка при вводе данных проскочила, программа сбоит. У меня весь график дыбом встал, разруливай давай.
Любе вновь стало совестно. За кого она, в самом деле, его принимает? За маньяка, которому приспичило любой ценой? Дурь! и стыдно...
Больше она не пыталась его провоцировать. Хотя целомудренным их общение назвать было трудно. Наконец настало время оперы, и после спектакля они до одури целовались неподалеку от входа в метро - оборачивались люди, ветер беспощадно трепал волосы... Любе было почти страшно: такой власти над мужчиной она еще никогда не чувствовала и не знала, как с ней обращаться... То через пару дней он, как обычно, провожал ее домой, и при выходе из вагона, держа ее за руку, предложил поехать с ним в северную столицу на конференцию.
– - Нет уж, - засмеялась она, играя кончиком косы, - не поеду я с тобой ни в какой Питер... Еще изнасилуешь у Медного всадника.
***
Шло время, и однажды для проведения какого-то очередного исследования потребовалось приехать в университет в воскресенье: вопрос был довольно срочный, база для эксперимента находилась на кафедре. Ну и народу никого - тоже плюс. Никакой суеты. Изначально их должно было быть трое: Шура, Люба и Коля, их коллега и приятель. Но в последний момент у Коли что-то не сложилось, и герои остались вдвоем в лаборатории. Эксперимент они ухитрились провести довольно быстро, благо, обстановка позволяла работать, ни на что не отвлекаясь. Еще какое-то время ушло, чтоб зафиксировать произведенные измерения в протоколе, сфотографировать, описать процесс. Последний этап оказался самым простым: Шура диктовал, Люба печатала. Занимайся этим один человек, времени ушло бы примерно вдвое больше. Таким образом, они освободились раньше предполагаемого момента и с чистой совестью уселись пить чай на кафедре. Люба с интересом оглядывалась по сторонам: она была в этом месте впервые, и дух университета ей понравился. Старая мебель, скрипучий рассохшийся паркет с непередаваемым едва уловимым теплым запахом, огромная кафедральная библиотека с очень древними изданиями... Стеклопластиковый новодел, заполонивший здание ее родного учебного заведения, ей претил. А здесь во всем чувствовалась история, память...
В какой-то момент Люба оказалась в объятиях начальника. И было это совершенно легко и естественно, обоюдно и свободно. Ушли ощущения самопредательства и вины. Шура совершенно потерял голову от ее податливости, не мог сразу поверить в возможность происходящего...
Идя к метро, они шутили, что нужно работать над условиями. Это, в сущности, означало официальный перевод взаимоотношений в другую (горизонтальную...) плоскость и перспективу посещений холостяцкой шуриной берлоги. Любу во всем этом смущал один момент: никто ничего о них не знал. А с этого дня, вероятно, ситуация осложнится. Дома все были в неведении, потому что роман с начальником, да еще вдвое старше ее - и это не говоря о четверых детях, был очевидным мезальянсом - по крайней мере, на первый взгляд, а уверенности в том, что это все всерьез и надолго, у Любы не было никакой. Ну и, конечно, их общая трудовая деятельность. Одно дело - что-то подозревать и совсем другое - знать наверняка, что не со всеми у руководителя одинаково ровные отношения. Ну некрасиво как-то! Ей никогда не нравились демонстративные проявления чувств на публике. Так что решили по возможности блюсти приличия.
Получалось так себе, но скорее все же - получалось. Конечно, их засек Коля: он первым заметил, что начальник больше не ходит с ним до метро, предпочитая автобус, движущийся в противоположном направлении (Люба довольно скоро выяснила, что ей удобнее добираться автобусом до соседней с ее домом станции метрополитена, чем пользоваться полностью подземным маршрутом). Но Коля был человеком разумным и деликатным; первое качество подсказывало, что личная жизнь Шуры Светлова его напрямую не касается, а второе - что нечего делиться с сослуживцами своими наблюдениями. Так что с точки зрения коллег все было еще более ли менее.