Любишь? Счастлива?
Шрифт:
Что касается любиной родной кафедры, то, к счастью, совместные их появления происходили нечасто, при этом неформальные отношения Александра со всеми его подчиненными ни для кого не были секретом. Было совершенно в порядке вещей для его сотрудницы, той самой бывшей любиной сокурсницы, находясь в своей альма-матер, позвонить ему по какому-то вопросу, скомандовав: "Шура, не колготись, мне это срочно нужно: Петр Васильевич ждет!" Петр Васильевич при этом удивленно поднимал брови, но вопросов уже не задавал.
Родители Любы тоже довольно долго были в неведении. Раз была глупая ситуация, когда ее папа, проезжая мимо их работы по своим делам, хотел было забрать дочурку домой - трудовой день как раз заканчивался. Но фишка была в том,
***
Среда стала их тайной, их неразменным капиталом. С самого первого раза как-то появилась сама собой тихая романтическая составляющая этих странных отношений.
Люба робко перешагнула порог его квартиры: для нее такая форма общения была до сей поры невозможна, поскольку скромный любовный опыт исчерпывался парой невразумительных романов с ровесниками еще в студенчестве. Все было в новинку. Она была оживлена, разговор дорогой шел, как всегда, легко и непринужденно, но в глубине души она все же побаивалась... Или стеснялась? Но, откровенно говоря, Шура стеснялся еще больше. Своего возраста, официального статуса начальника, своей холостяцкой норы, в которой не было даже кровати (кстати, позже она-таки обнаружилась под грудами завалов книг, байкерского и походного снаряжения). В жизни Александр был практически аскетом: все, что было нужно ему дома - матрас с подушкой и одеялом, санузел и кухня. Все. Еще, пожалуй, стереосистема и гитара. Остальное его время протекало на работе.
Шура влюбился в новую подчиненную, как мальчишка, с трудом сдерживаясь, когда она была рядом. С другими девушками можно было особенно не церемониться, и ему, как опытному ловеласу, разница была очевидной. Он хотел ее до умопомрачения - но еще больше хотел, чтоб ей было хорошо; боялся причинить боль, спугнуть, сделать что-то не так... Видя ее доверчиво распахнутые глаза, из которых сейчас ушли колкость и привычная ершистость, он робел, как шестнадцатилетний юноша. Люба в свою очередь зябко куталась в одеяло, сидя на матрасе, пока Шура лихорадочно чистил зубы, стоя под душем. От ее бравады не осталось и следа; в ней проснулась маленькая девочка, которой настолько не хватало внимания и ласки, что она оказалась в чужой постели. Но когда Шура вышел наконец из ванной и сел рядом с ней на матрас, в его глазах она увидела оправдание своему присутствию здесь. Не было одержимости, какой-то жадности, что ли. Были внимание и нежность. Она принимала его ласки, с удивлением признавая, что для нее все это, на самом деле, впервые. В первый раз мужчина стремился доставить ей удовольствие, ставя именно ее ощущения во главу угла. Ему удалось расслабить каждую клеточку ее тела, подавить стеснение и неловкость... ее прерывистый тонкий вскрик прозвучал для его ушей самой сладкой музыкой на земле. Она была потрясена не меньше...
После они сидели, прижавшись друг к другу под пледом на кухне, открыв окно нараспашку, и курили. Шура вообще не курил - она приучила. Курили и разговаривали обо всем на свете. Так бывает, когда прорывается плотина, сдерживавшая то, что копилось годами; так бывает, когда мы внезапно осознаем, что рядом человек, которому можно доверить все самое-самое... Наверное, эти минуты после первой близости действительно являются показательными: сразу можно понять, зря это было или нет. Если зря - тянет домой. Или на улицу - неважно. Ощущается отчуждение. Если нет - все с точностью до наоборот, возникает какая-то особая душевная близость. Вот именно ей и наслаждались Люба и Шура, сидя в темной кухне под старым пледом осенним промозглым вечером. А потом он достал гитару, и вдруг оказалось, что в довершение прочих странностей, происходящих между ними, у них еще и общие любимые песни...
***
Закружила-завьюжила зима. Их первый снег. Их юная любовь... Они бежали к метро, взявшись за руки; будто в первый раз, рассматривали свои следы на девственно-белом свежевыпавшем снегу, запорошившем асфальт... На работе их встречи стали реже: у нее начиналась сессия, и ей приходилось больше времени проводить в институте. Но среды были неприкосновенны, несмотря ни на что.
Любу, вроде бы, все вполне устраивало в их отношениях, но в какой-то момент в ней проснулась потребность в определенности - чисто женское свойство! В голове начали садняще крутиться одни и те же мысли: а кто мы друг для друга? Есть ли какая-то перспектива у всего этого? Что будет дальше? Не то чтоб ей позарез хотелось выйти замуж - скорее она устала от постоянного недоговаривания дома и соблюдения нейтралитета на работе. Последнее, к слову, давалось все труднее. Не так давно проходила крупная конференция, где Шура выступал с докладом. За пару минут до его выхода на трибуну Люба заметила, что у него расстегнулась пуговица на рубашке и автоматически застегнула ее. Поймав на себе удивленный взгляд Ирины Ивановны Жгутович, своей научной руководительницы, она поняла, что перешла границу дозволенного, но этого было уже не изменить.
В перерыве, когда Шура остался обсуждать чье-то выступление, Люба набросила его куртку - она просто ближе лежала, свою надо было выкапывать - и выскочила на крыльцо. Сделав первую затяжку, она услышала телефонную трель. Номер незнакомый...
– - Да, - закашлявшись, ответила она на звонок.
– - Ну что, довольна?
– раздался в трубке незнакомый женский голос.
– - В смысле? А вы кто вообще?
– искренне удивилась девушка.
– - Значит, уже в его куртке курить бегаешь. Думаешь, он твой теперь, раз домой привел?
– не унималась "доброжелательница".
Люба недоуменно пожала плечами и нажала отбой. Что за ерунда... Почти сразу экран загорелся вновь пришедшей смкой: "Мы с ним давно вместе. Мечтаем о доме и общих детях. Я была в командировке - вот тут-то и ты подвернулась, вся такая молодая и доступная. Спасибо, кстати, что развлекла его. Дальше мы сами, ладно? Ищи другого папика" и подмигивающий смайлик.
Девушка сначала вообще не поняла, о чем идет речь. Перечитала сообщение еще пару раз и начала постепенно въезжать в происходящее. Шура, Шура!
Снова чиркнула зажигалка. Люба порядком рассердилась. С какого еще перепуга ей еще терпеть наезды истеричной бабы?! Пусть бы она со своим мужиком сама разбиралась, к чему эти женские войны? Смешно и глупо. Люба чувствовала себя оплеванной, втянутой в какие-то бессмысленные разборки. Было попросту противно, очень хотелось отмыться от налипшей мерзости. До разговора с шуриной девицей она, естественно, как любой нормальный человек, снисходить не стала, так что та напрасно ждала продолжения обмена любезностями. А вот номер самого Александра Ивановича набрала незамедлительно.
– - Шур!
– голос ее звенел от сдерживаемого возмущения, - пожалуйста, оторвись на минуту и выйди на крыльцо!
Секунд через тридцать он выскочил на улицу. Люба молча протянула ему телефон с открытой смс.
– - Будь добр, пожалуйста, определись, кто есть ху. Я не претендую, собственно. Просто с барышней разберитесь самостоятельно.
– - Люб, я...
– - Шур!
– она впервые повысила голос, - избавь меня от подробностей, ладно? Просто для себя реши. Сам. Я не запасной аэродром. Если ты с ней - без обид. Но и без меня. Я в такие игры играть не стану, лучше сразу разобраться и не затевать тягомотину. И еще. У меня с ней никаких отношений нет, не было и не будет. Пусть не тратит время на звонки и письма. Читать эту ересь я больше не намерена. И разговаривать впредь тоже не собираюсь, уровень притязаний мне ясен...