Люблю, целую, жму лапу!
Шрифт:
– Кто? – напряженно всхрапнула Валентина Петровна. – Рюша, ты пьян?
Ясно, он даже забыл ей сказать, что щенка назвали Свахом. Для маменьки он так и продолжал оставаться Михаилом.
– Ни в коем случае. Говорю же – деловая встреча, – улыбнулся Рюрик. – Я перезвоню вечером.
Мама явно осталась недовольна объяснением. Не поверила. Ведь и про агентство Рюрик ей ничего не сказал.
Тарасов потряс головой и сфокусировался на Владике. Тот улыбался счастливой улыбкой деревенского дурачка.
Какая прелесть! Неконфликтный, большой и добрый. Чья-то мечта. Рюрик сразу явственно представил рядом с Владиславом
И тут Свах гавкнул. Надо полагать – одобрительно. Тарасов уже ничему не удивлялся.
Чего только в жизни не случается.
Вечер, обещавший быть спокойным и уютным, плавно перетёк в кошмар. Вначале, как говорится, ничто не предвещало. Кетчупом больше никто письма не писал, записки не подкидывал, погода стояла расчудесная, поэтому Рюрик в благостном расположении духа вышел перед сном прогуляться со Свахом. И чёрт его дёрнул отпустить щенка с поводка. Отчего-то захотелось приучить малыша к самостоятельности. Можно подумать, ему, как взрослеющему ребёнку, однажды придётся ходить по тёмным улицам одному! Иногда люди совершают вовсе необъяснимые поступки, будучи в здравом уме.
Почуявший свободу Свах с неожиданной для его коротких кривых лапок прытью рванул с асфальта в кусты и исчез. Сумеречный вечер стремительно перетекал в чернильно-чёрную ночь. Тарасов заволновался. Сначала он просто молча бегал по периметру двора, тихонько подзывая щенка и посвистывая. Потом горе-хозяин начал постепенно впадать в панику. Ночной двор был наполнен шелестом, шорохами, на проспекте продолжали звенеть трамваи, гудели машины, где-то негромко играла гитара, ругались супруги на первом этаже – в общем, все словно сговорились и мешали поискам. Тихое поскуливание, если таковое и было, тонуло в звуках вечернего города. От волнения Тарасов начал звать Сваха уже громче, а потом и вовсе перешёл на крик.
Соседи отнеслись к его беде без должного понимания и великодушия. А чего ещё ждать человеку, который поздним вечером среди рабочей недели мешает людям спать, выкрикивая на разные лады «Свах! Свах! Свах!» Некоторые, кому ещё не особо хотелось баиньки, отнеслись к представлению с юмором. Кто-то отозвался весёлым «Трах-тибидох! Свах-барабах! Мужик, над чем колдуешь?!» Кто-то предложил делегировать крикуну женщину, чтобы он перестал ночью искать каких-то свах, а решил проблему одиночества более простым способом. Одна дама с балкона визгливо отозвалась в том духе, что, дескать, понаехали тут, орут своё «вах-вах-вах», а это приличный город, не аул какой-нибудь. Кто-то просто благодушно предложил сбросить на возмутителя спокойствия кирпич или облить его водой. Тарасов на некоторое время стеснительно затих, но беспокойство за щенка оказалось сильнее стыда, и он снова начал орать.
– Это опять вы? – донеслось до него откуда-то сверху. – Я так и знала, что у вас не все дома! Что за ритуальные пляски с воплями?
Голос был недовольным и смутно знакомым. Но Рюрику было уже не до соседей.
– У меня щенок потерялся, – огрызнулся он и продолжил орать.
Это было ужасно. Маленький несчастный щенок, один в темноте, а во дворе столько опасностей. Бездомные, голодные собаки. Блохастые кошки, которых прикормила эта ненормальная Мальвина. И даже вороны. Причём не просто вороны, а совершенно обнаглевшие птицы, ведущие себя как бойцовые петухи. Тарасов сам недавно видел, как одна такая ворона отгоняла от помойки кота, параллельно пытаясь вырвать у него какую-то мелкую добычу – то ли корку, то ли селёдочный хвост. И теперь его маленький, домашний Свах среди этих упырей…
– Как он мог потеряться? – из подъезда на остолбеневшего от неожиданности Рюрика вылетела всё та же стервозная блондинка. Удивительно, ей до всего было дело. Совершенно невыносимая девица! Сейчас ещё отчитывать его начнёт.
– Гулял и потерялся, – мрачно отмахнулся от соседки Тарасов.
– Но он же на шлейке!
– Я её отстегнул. Идите домой, не мешайте мне искать!
– Вы чудовище! – прошипела девица. – Что у вас в голове? То пельменями кормите, то во дворе отпускаете! У вас что, вообще мозгов нет? Бедный Рюша! Бедный маленький кроха! Рюша! Рюшечка!
Присюсюкивая на разные лады и отклячивая аккуратную попку, она начала заглядывать в кусты и бегать вдоль газона.
– Я здесь, – осторожно отозвался одуревший от происходящего Тарасов. Точно, блондинка была с большим приветом. Такая запросто могла и записки писать, и кетчупом поливать, с неё станется. Сначала обхамила, а теперь Рюшечкой называет. – Эй, барышня, я тут!
– Да пропадите вы пропадом, – с чувством гаркнула блондинка и начала удаляться, продолжая взывать в темноту: «Рюша! Рюшечка!»
Следующий час они вопили на пару, демонстративно отворачиваясь друг от друга. А потом соседка вдруг села на скамейку и закрыла лицо руками.
«Не хватало ещё, чтобы она тут рыдать начала!» – всполошился Тарасов. У него и так беда, а ещё дамочек нервных успокаивать. До Рюрика вдруг дошло, что он даже имени этой блондинки не знает. Но не спрашивать же!
Он виновато присел рядом, примериваясь, то ли погладить её, то ли просто поводить руками вблизи скорбной фигуры.
– Только не надо плакать, – с трудом выдавил Тарасов, пытаясь добавить в голос сострадания.
Не вышло с состраданием. Даже наоборот, просьба прозвучала как стон: дескать, только тебя тут не хватало с твоими соплями. Собственно, а чего придуриваться-то? На самом деле было не до соседки, хоть она тут обрыдайся.
– С чего вы взяли? – совершенно металлическим голосом отчеканила блондинка, убрав руки от лица. – Не мешайте думать. Я вообще никогда не плачу.
«Зараза!» – рявкнул про себя Рюрик, но вслух, конечно же, ничего не сказал, а лишь резко вскочил и снова начал хаотично прочёсывать двор, стараясь барражировать как можно дальше от вредной дамочки.
Когда они оба уже совершенно отчаялись и даже перестали вяло переругиваться, Свах нашёлся. Он бежал по пустынной, освещённой яркими фонарями дорожке, смешно раскидывая в стороны короткие лапки. Уши развевались, как грива у Сивки-Бурки.
Не сговариваясь, блондинка и Рюрик бросились навстречу щенку. Одновременно наклонившись к мелкому негодяю, они едва не треснулись лбами, на мгновение переключившись с радостной волны на привычное уже раздражение.
Они встретились взглядами и впервые вместо колкостей промолчали. Было не до обмена «любезностями». Атмосфера вокруг них была густо наполнена непередаваемо гадким смрадом. Рюрик даже затруднился бы описать, с чем можно было сравнить эту невероятную вонь.