Люблю мой 'Смит-Вессон'
Шрифт:
Злыдень оглядел гостиную.
– Не так уж и плохо для ничего.
Глаза Никки вспыхнули гневом. Он сообразил, что она, наверное, пьянее, чем выглядит.
– Ты думаешь, я хотела жить в таком доме? Среди консервативных придурков, которые перед каждым обедом пьют за королеву?
– Билли не такой.
– Билли почти никогда нет дома. – Она ткнула в журнал "Национального Треста" на кофейном столике. – Посмотри на это. Мы могли бы отдавать деньги организациям, которые помогают кормить детей в Африке. А мы что делаем?
Злыдень покачал головой с искренним неодобрением. Временами он тешил себя фантазией переубивать всех членов "Национального Треста".
– Ну и что с того, что я живу в большом доме? У меня такое ощущение, что я живу не той жизнью, – продолжала Никки. – Не с тем человеком.
Она посмотрела на Стива. Глаза у нее были темными и огромными, полными страсти и страха. Страх и страсть способны разрушить мир.
– Э-э-э... Наверное, мне пора, – сказал Злыдень, зная, что, если уйдет сейчас, она постоянно будет о нем думать.
Никки поморщилась как от удара.
– Мы не допили шампанское.
Он выждал с минуту, прижимая к груди книжку.
– Билли мой лучший друг. И мне не слишком нравятся мысли, которые крутятся у меня в голове.
Она подалась к нему.
– Над мыслями мы не властны. Мысли становятся проблемой, лишь когда превращаются в дела.
– Нет, я лучше пойду, – сказал он. – Думаю, мне пора.
Никки последовала за ним в холл. Разочарованная, смутно расстроенная. В дверях она порывисто обняла его за шею.
– Ты еще придешь?
Он пожал плечами.
– Когда будет удобно?
– Когда угодно, лишь бы Билли не было дома.
Перед тем как его отпустить, она написала ему на руке номер своего сотового.
Тем вечером в "Диве" шел концерт в помощь "Фонду Солнечный Зайчик". За концертом последовал аукцион. Худшие комики и певцы Манчестера явились выступить даром. В дополнение к своей роли распорядителя церемоний и конферансье Маленький Мальк спел песню, которую написал специально по этому случаю:
Позаботьтесь о детях завтрашнего дня,
Дайте им будущее, дайте им бодрости.
Они, возможно, калеки, но не хуже вас и меня.
Они, возможно, цветные, но у них есть гордость...
Собственные стихи так тронули Маленького Малька, что он разрыдался прямо на сцене. Плакали и многие слушатели – хотя и подругам причинам.
По счастью, Злыдень при позорном выступлении не присутствовал. Он стоял на дверях с Брэндо.
– Не понимаю, – говорил Брэндо. – Я думал, меня только что повысили.
– Сегодня ты здесь в последний раз, – пообещал Злыдень.
Благотворительный концерт шел полным ходом,
– О'кей, – сказал Злыдень. – Знаешь, что делать?
Брэндо кивнул.
Крис Медина вышел первым, пукнув при этом как лошадь. Потом, смеясь и жалуясь на запах, появился его брат. Дорогу им заступил Злыдень.
– Прошу прощения, господа. Сегодня только по приглашениям.
Крис счел это шуткой.
– Ага. А я Золушка!
– Вот именно, – поддакнул Кейт и кивнул Брэндо. – И если мы не уедем с последним ударом часов в полночь, костюм этого ниггера превратится в юбку из травы.
Они стали напирать. Злыдень их оттолкнул. Теперь Кейт стоял рядом с братом.
– Эй, кого это ты, мать твою, трогаешь? – вскинулся Крис. – Руки прочь, плебей хренов.
Злыдень не двинулся места.
– Крутого из себя корчишь, сволочь? – спросил Кейт. – Да ты с моим трехлетним сынишкой не справишься.
– Просто покажите ваши приглашения, – спокойно отозвался Злыдень.
– Ты хоть понимаешь, на кого пасть раскрыл? – возмутился Крис.
– Не нужны нам гребаные приглашения, – добавил его брат. – Мы весь Солфорд держим, мать вашу.
– Но здесь не Солфорд, – терпеливо возразил Злыдень.
– Позови мне Сайруса, – потребовал Кейт. – Сейчас же! Я хочу поговорить с Сайрусом.
– Он в больнице, – объяснил Брэндо.
– А тебя кто спрашивал? – взъярился Крис.
– Да? Кто тебя спрашивал? – повторил как эхо Кейт. – Шимпанзе хренов.
– Всего хорошего, джентльмены, – окончательно и бесповоротно сказал Злыдень.
Крис уже собирался занести левую руку, когда увидел, как медленно приближается полицейская патрульная машина. А потому лишь достал мобильник, чтобы позвать назад водителя.
– Негритенка я не виню, – сказал Кейт Медина, глядя на Злыдня в упор, – потому что ему такое в голову бы не пришло. А значит, остаешься ты. – Наклонившись, он с похвальной меткостью сплюнул на левый ботинок Злыдня. – Ты труп, мать твою!
9
Растратив пыл в утехах сладких,
Он горько плакал о души упадке
И думал о былом, и горевал.
Билли от всей души собирался махнуть рукой на телесериал. Честное слово, собирался. Он тосковал по независимости, по тому, чтобы снова стать художником, творить лишь для себя и своих поклонников, для Злыдня и призраков покойных писателей.
А телевидению нет дела ни до чего, кроме рейтинга и охвата аудитории. Пусть романов никто не читает, зато романисту хотя бы приходится мириться лишь с одним редактором. Билли казалось, что на телевидении писателей вообще не уважают. Они – как жалкие крестьяне, которые производят еду, но которых не зовут на пир.