Люблю секретных агентов
Шрифт:
– Чёрт! – сказал Луис. – Занятная история. Есть что-либо ещё, о чём ты забыла упомянуть?
– Нет, – помотала головой я.
– Так я тебе и поверил!
– Да нет, я серьёзно! Только имей в виду, что Бобчик обо всём этом не имеет ни малейшего понятия. Смотри, не подведи нас.
– Будем считать это тайной исповеди, – усмехнулся колумбиец.
– А ты не можешь по своим полицейским каналам разузнать подробности о деле Бенвитуна?
– Могу. Но для этого мне нужно хотя бы добраться до телефона.
–
– Это типичный итальянский мафиозный клан, занимающий среди других кланов весьма высокое положение, – ответил Луис. – Рэкет, наркотики, проституция. В основном семья Джианозо действует на территории Соединённых Штатов и в Европе, в частности, занимаясь распространением колумбийского кокаина.
Есть сведения, что в последние годы люди Джианозо пытаются объединиться с перуанской наркомафией, которая хочет производить кокаин непосредственно в Перу, и уже оттуда переправлять его в Штаты и в Европу, минуя Колумбию.
Это не понравилось Медельинскому картелю, и между перуанскими и колумбийскими наркодельцами начались конфликты. Тут-то и появилось "золото Атауальпы", причём, похоже, никто до сих пор не знает, кто его создал, и где его производят. Из-за нового наркотика конфликт наркодельцов перерос в настоящую войну.
– Здорово! – восхитилась я. – Прямо как в кино! А нельзя ли поподробнее?
– Позже, – сказал Луис. – Похоже, Адела с Бобчиком собираются устроить привал. Я уже начинаю привыкать к мясу морских свинок.
До Пампа-де-Наска мы добрели почти в полночь. Во рту было горько от листьев коки, которые я непрерывно жевала на протяжении последних шести часов перехода. Но, несмотря на их тонизирующее действие, у меня, как, впрочем, и у всех нас, было только одно желание – беспробудно спать, как минимум, в течение суток.
– Надо срочно найти гостиницу, – простонала Адела. – Иначе вам придётся нести меня на руках.
– Смотрите! – воскликнул Луис.
Выглянувшая из-за туч луна осветила небольшую прямоугольную вывеску, прибитую над дверью: "Mi burrito y yo. Hostal".
– Постоялый двор "Мой ослик и я", – перевела я для Бобчика.
– Здесь что, останавливаются вместе с ослами? – удивился он.
– Скорее с ламами, – задумчиво произнесла я. – Что-то я не заметила в Перу ослов.
– А без ослов здесь можно переночевать? – нетерпеливо спросила Адела.
– Сейчас узнаем, – пожал плечами Луис и громко постучал в дверь.
Прошло несколько томительных минут. Колумбиец постучал погромче.
– Умерли они там все, что ли? – возмутилась Адела.
Она подошла к двери и изо всех сил заколотила по ней кулаками.
– Эй, вы там! Пустите переночевать умирающих от усталости путников! – диким голосом завопила подруга.
– Что-то ты не слишком похожа на умирающего путника, – заметил Луис. – Скорее это напоминает нападение пиратов.
Минут через пять за дверью послышались шаркающие шаги, и дверь нам открыла старая толстая индианка, одетая в ядовито-розовый фланелевый халат. У неё в руках была зажжённая керосиновая лампа.
– Извините, что так поздно, – вежливо обратился к ней Луис. – Мы бы хотели переночевать. У вас есть свободные комнаты?
Недовольно буркнув что-то себе под нос, индианка повернулась и зашаркала по коридору. Мы приняли это за приглашение последовать за ней.
– В этом бараке что, нет электричества? – ужаснулась Адела. – Может здесь, вдобавок, и душа нет?
– Похоже, нам здорово повезёт, если, помимо стойл для ослов здесь найдутся ещё и постели, – зевнул Бобчик.
Нам с Луисом досталась крохотная комнатка с белёными стенами и скрипучей двуспальной кроватью, металлическая сетка которой от чересчур долгого употребления провисла почти до самого пола.
Меня даже радовало отсутствие электричества, поскольку я, ради собственного спокойствия, не хотела знать, какого цвета могут быть простыни на этой допотопной постели. Было вполне вероятно, что их не меняли в течение последнего десятилетия.
– Странно, почему-то в Перу почти всё население имеет типично индейские черты лица, – сказала я. – В других странах полно негров, мулатов, испанцев, белых, а тут даже в Лиме нелегко встретить перуанца европейского типа.
– Перу – это Тибет Латинской Америки, – объяснил Луис. – В этой мало приспособленной для жизни высокогорной пустыне почти ничего не растёт. Внизу в районе костыслишком мало воды для сельского хозяйства. Там выращивают в основном кукурузу, а на пахиноль де пуна– степях высокогорных плато даже кукуруза не растёт. Там для этого слишком холодно. Поэтому испанцы не завозили в Перу чернокожих рабов.
Труд рабов был рентабельным только в сельскохозяйственных районах – там, где выращивали кофе, хлопок или сахарный тростник, – в Бразилии, Колумбии Венесуэле. А раз в Перу не было рабов – значит у местных жителей не может быть и негроидных черт лица.
Климат "Латиноамериканского Тибета" не слишком нравился и белым людям, а жизнь индейцев на холодных негостеприимных высокогорьях не слишком располагала к контактам и смешению рас. Вот так и получилось, что Перу – в основном страна индейцев.
– Бедные испанцы, – сказала я. – Тяжело им пришлось. Уж если по меркам инков Уайна Инти или Маута Иньяка считаются образцом красоты, то вполне понятно, почему здесь не так много метисов. Хотя бывают и исключения. Вот дочь Атауальпы, Беатрис Тупак Юпанки, сбежала с испанским капитаном.