Люблю, убью, умру...
Шрифт:
— Да было, было!.. Я же видел, как он на нее смотрел, на маму твою то есть! Хотя… да нет, я уверен!
Я была в полной растерянности. С Брусникиным все ясно: он не мой отец. А теперь вот еще какой-то Георгий появился…
— Дайте мне его координаты, — сухо попросила я.
— Что, и его на вшивость проверить хочешь? Ладно, дам тебе один старый адресок. Правда, не знаю, там ли он до сих пор обретается…
Я собралась уходить, и Брусникин пошел меня провожать. Он мне по-человечески понравился, и, честно говоря, я бы обрадовалась, если бы он оказался моим отцом.
— Знаешь
— Мерси.
— Да что «мерси» — ты на самом деле заходи! Я ведь совсем один, а ты… ты мне вроде как дочка!
— Сумасшедшая… — вздохнула Аглая, выслушав мой рассказ о второй попытке разыскать отца, и поправила на носу очки. — Я тебе говорила — никакого толку от твоей ностальгии не будет. И тот не отец, и другой… Очнись, Лизавета! Да нужен ли он тебе, этот отец, — у тебя скоро свои дети будут!
— Наверное, ты права, — вздохнула я. — Я брошу поиски. А то чем дальше, тем хуже — все почем зря ругают мою бедную покойную мамочку. Ты не представляешь, я такого про нее наслушалась…
— Вот-вот! Меньше знаешь, лучше спишь!
Мы стояли у окна в дальнем конце институтского коридора.
Мимо энергичной пружинящей походкой проходил Викентий.
Заметив нас, он подошел, положил руки нам на плечи.
— Ну, что делаем, девушки? Бездельничаем?
— Природой любуемся, Викентий Петрович, — примерным голосом произнесла Аглая. — Почти зима… У нас «окно» сейчас.
— У них «окно», и они смотрят в окно… — промурлыкал Викентий.
Аглая деликатно прыснула.
— Да, вот что я хотел спросить… — встрепенулся Викентий. — А будет ли на вас, моя дорогая, настоящий свадебный наряд? А то нынче, я слышал, такие вещи не в моде…
— Почему же, Викентий Петрович! — возразила я. — Обязательно будет! Как же без него…
— И когда же сие торжественное мероприятие — позвольте уточнить?
— В конце января.
— Ну да, в конце января… Что ж, это замечательно. Но про работу забывать тоже не стоит, — продолжил Викентий. — Как, Елизавета Аркадьевна, ваш научный труд поживает? Двигается дело?
— Еще как двигается! — ответила я.
— Нет-нет, что ты… Это теперь будет наша тайна! — с энтузиазмом воскликнула Дуся.
«Какое же она все-таки еще дитя… — с умилением подумал он. — Она играет в любовь, точно в игру, и тайна приводит ее в восторг!»
К вечеру неожиданно приехал Кирилл Романович. Дуся висела на нем, будто обезьянка, и решительно не желала отходить от отца. Она болтала с ним, смеялась и шептала что-то на ухо… Несколько раз Андрей обмирал от ужаса: ему казалось, она готова открыть их тайну.
На ужин, как всегда, собралось очень много народу — соседи и вся родня, старенький Антон Антонович, Карасев, который картинно курил гаванскую сигару, своим видом напоминавшую дирижабль… Мария Ивановна выглядела очень оживленной, она тоже обрадовалась приезду мужа.
— Все-таки в провинции публика лучше, — сказал Кирилл Романович, приступая к ужину. — Как нас две недели назад принимали в Нижнем!
— Чему ты удивляешься, Кир? — мягко улыбнулась ему Мария Ивановна. — Для них столичные гости что-то вроде небожителей…
— Театр скоро умрет, — важно заметил Карасев, который стоял на ступенях веранды, не желая мешать своим дымом присутствующим. — Ты, Кирилл, занимаешься абсолютно неблагодарным делом…
— Здрасте! — удивился глава семейства. — Отчего такой пессимизм? Театр никогда не умрет… Эх, да что говорить, был бы ты с нами на гастролях!
— Увы, я предсказываю гибель искусству — на смену ему идет синематограф.
— Уж кто бы. говорил! — недовольно пробурчал старенький Антон Антонович. — Давным-давно изобрели фотографию, и что? Ты же, Ваня, без работы не остался…
— Да, я тебе не сообщала, Кир, — Иван Самсонович рисует Дусин портрет! — спохватилась Мария Ивановна.
— Что за честь нашей Дульцинее… Дуся, ты только не возгордись! Иван, что ты в ней нашел?
— Папа, ты думаешь, я недостойна? — обиделась Дуся.
Евдокия Кирилловна — замечательная девица, и в ней есть все, чтобы быть запечатленной на холсте, — флегматично заметил Карасев, водя в темнеющем воздухе сигарой с алым огоньком на конце. — Родители не замечают, как быстро взрослеют их дети.
— Слишком быстро… — вздохнула Мария Ивановна.
Андрей, который все это время чувствовал себя неловко, испугался — неужели она догадалась?
Но Мария Ивановна смотрела в темнеющее небо, и печаль ее носила скорее общефилософский характер.
— И кем мечтает стать в будущем наша замечательная девица? — спросил Антон Антонович.
— Актрисой, наверное, — хихикнула тетка, дальняя родственница Померанцевых.
— Ну уж, сразу и актрисой! — возмутился Антон Антонович. — Как будто в наше время женщине делать больше нечего. Нынче женщина может посвятить себя медицине, и уже много есть примеров тому…
— Нет уж, — покачал головой Кирилл Романович. — У нас уже одна дочка ушла в науку, спит и видит Лейбница, Пифагора и… кто там еще в математике корифеями считается?..
— Женщине наука ни к чему, — вдруг подала голос малолетняя Ната, до того молчавшая и с интересом прислушивавшаяся к разговору взрослых. — Ее главное предназначение — быть верной матерью и добродетельной супругой. То есть наоборот…