Любовь Бешеного

Доценко Виктор Николаевич

По расписанию первым был семинар по теории игр. Розочка поднялась на второй этаж. Аудиторы для семинаров была небольшой, но весьма уютной. Она была рассчитана на одну группу, списочный состав которой обычно не превышал пятнадцати человек. Здесь не было амфитеатра рядов, расположенных веером вокруг профессорской кафедры, как в лекционных залах, зато у каждого студента было деревянное кресло с откидывающимся столиком для записей и конспектирования. Был и экран для видеоматериалов.

Розочка вошла в аудиторию и тут же столкнулась с Ларисой.

— Привет, подруга! Это надо же! — радостно воскликнула

та и устремилась навстречу. — Ты что, тоже перепутала?

— О чем ты? — удивилась Розочка.

— Нам же изменили расписание на среду: первая пара перенесена на три часа! Нам этот, как его, лысый такой, ну из деканата…

— Который на Ленина похож?

— Точно! Думаю, кого он мне напоминает! Точно, вождя мирового пролетариата! — Она хихикнула. — Так именно он и объявлял об изменении! Забыла?

— Я не в ту тетрадку заглянула… — У Розочки был совершенно отсутствующий взгляд. Лариса внимательно оглядела ее.

— Что с тобой, подруга? — нахмурилась она. — Что-то случилось?

— Да что вы все заладили? Ничего у меня не случилось!

— Кто это все? — пожала плечами Лариса.

— Сначала тетка, потом ты…

— Значит, я права! — сделала вывод она и упрямо бросила: — Давай рассказывай, что произошло!

— На улице зима, а снега нет. Идешь на занятия, а их тоже перенесли. Кофе утром был невкусный… — шутливо перечислила Розочка.

— Вот и настроение плохое…

— Ага! И люди вокруг какие-то странные; им предлагают дружеское участие, а они отказываются, — в тон ей закончила Лариса. — Не хочешь, не говори! Я и сама догадываюсь, что с тобой происходит! — Она хитро усмехнулась.

— Вот как? Очень интересно! — Розочка слегка насторожилась.

— С милым давно не виделась, не так ли? — неожиданно выпалила та.

— Отку… — машинально начала Розочка, но тут же махнула рукой и ехидно заметила: — У тебя вечно одно на уме!

— Откуда я знаю? Ты это хотела спросить? — не обращая внимания на ее тон, не унималась Лариса. — Скажешь, что я не права? Посмотри на себя в зеркало! За все время, что я тебя знаю, у тебя только один раз по-настоящему сияли глаза! В тот день, когда ты сдала ГМАТ. Но не потому, что ты его сдала, а потому, что приходил ОН! Неужели ты его так любишь? — спросила она полушепотом, сделав огромные глаза.

— Тебе-то что? — Розочка опустила взгляд.

— Как, ты же моя подруга! Может быть, я смогу чем-то помочь?

Ей казалось, что она искренна. Но на деле ее участие объяснялось тем, что ей самой хотелось хотя бы еще раз встретиться с этим симпатичным и немного странным парнем. С того самого дня, как она затащила его в постель, Лариса его больше не видела. А встреча осталась в памяти, и она ругала себя за то, что оказалась настолько вульгарной и самоуверенной, что не взяла у него телефон, надеясь, что он никуда не денется — сам позвонит. Однако время шло, а он не звонил. Она продолжала «работать» на два фронта, встречаясь то с Лассардо, то с Минквудом, втайне посмеиваясь и над тем и над другим, но в то же время побаиваясь их обоих.

К тому же и ее такой любящий и заботливый отец в последнее время переменился к ней. Он, похоже, уже не мог носиться с нею как с малым ребенком, но и с трудом воспринимал дочь как взрослого человека. Отец стал очень молчаливым, даже замкнутым. Однако Лариса не пыталась

поинтересоваться, что с ним. Она продолжала «держать стойку».

И, конечно, Ларисе в голову не могло прийти, что в неприятностях отца виновата только она, и никто другой.

После того разговора с шантажистом Алекс Уайт долго не мог прийти в себя, каждый раз вздрагивая от любого звонка даже на службе, хотя шантажист и обещал позвонить по домашнему телефону. Его сотрудники начали многозначительно переглядываться, но, зная крутой нрав своего шефа, даже за его спиной не говорили на эту тему, делая вид, что их это не касается. Комиссар уже начал терять терпение: неужели этот тип решил нарушить договоренность, неужели вот-вот в газетах появятся гнусные фотографии дочери?! Каждое утро он останавливал машину у газетного киоска и скупал все центральные газеты. Быстро просматривал их, бросал в урну и, слегка успокоившись, ехал в комиссариат.

Прошло уже более трех недель, и наконец раздался звонок.

— Привет, Комиссар! Узнал?

— Узнал!

— Заждался? — спросил тот и мерзко захихикал.

— Чего ты хочешь?

— Говорить можешь или перезвонить попозже?

— Да, я один в кабинете.

— Только смотри, не делай глупостей, — Парень сменил тон.

— Что ты имеешь в виду?

— Не вздумай выслеживать меня! Если со мной что случится, мое доверенное лицо сразу отошлет все материалы в газеты! Так что уверяю тебя, я тебе больше нужен живой, а не мертвый!

— Понятно, — Комиссар постарался сохранять спокойствие. — Чего же ты хочешь? Денег?

— Денег?! — Тип добродушно рассмеялся: — Забавно! Денег я тебе сам могу дать! Вполне возможно, что даже и дам вместе с негативами твоей ненаглядной дочки, если только ты мне поможешь в одном деле!

— В одном?

— Может быть, в двух. — Снова мерзкий смешок.

— И какие же это дела?

— Одно из них для тебя такое пустяшное, даже криминал отсутствует!

— Ага! — невесело усмехнулся Уайт. — «Приходи мышка ко мне в гости, на обед!» — говорила кошка.

— Ну что ты. Комиссар, так грустно шутишь! Можешь мне поверить, что и ты мне тоже живой больше нужен, чем мертвый. Живой и с чистой репутацией! — Было похоже, что это правда.

— Попробую поверить! — вздохнул Комиссар. — И что же все-таки я должен сделать?

— Сущий пустяк. Замолвить перед своим приятелем словечко за одного просителя.

— И что же нужно этому просителю?

— О, буквально пустячок: разрешение на покупку небольшого кусочка земли.

— Надеюсь, не кусочек Бродвея?

— Ну что ты, Комиссар? Бродвей оставим денежным мешкам, магнатам, нам бы чего попроще: этот кусочек расположен в Чайнатауне. Дом уже расселен…

— Так в чем же загвоздка?

— Загвоздка в том, что этот кусочек хотят кинуть на аукцион! Сам понимаешь, что в этом случае нет никакой гарантии, что он попадет моему приятелю!

— Да и денег можно затратить во много раз больше, чем стоит сама земля, не так ли? — понимающе усмехнулся Комиссар.

Ему стало немного легче: он боялся, что шантажист запросит деньги. Пришлось бы продавать все, что он сумел скопить за эти годы. Одной этой задачкой, конечно же, шантаж не кончится, но намек на возврат негативов и на какой-то левый куш вселял в Комиссара некоторый оптимизм.