Любовь больше, чем правда
Шрифт:
— А это еще что за явление Антихриста народу, — перебила его Айша, — Глянь-ка…
Гнудсон обернулся и увидел за окном чешущего вдоль них Отца Прокопия. Чесал он как-то странно, молча кропя по ходу всех окружающих: таксистов, проституток, дистрибьютеров, а также ползающих у них меж ног Бобби, Чарли, Кристи и Молли.
Не глядя, окропил он и сидящих за стеклом Айшу с Гнудсоном.
Они перекрестились в один голос:
— Боже праведный, не иначе, дело к дождю…
Отец Святобартерный, ясно дело, промолчал…
14. «Чикита
Катя едва добрела до дома. Авоська с нехитрым продовольствием и музыкальным сопровождением казалась ей в миллион раз тяжелее коробки с платьем, что она несла домой не так давно. Тогда она летела в квартиру, под собою ног не чуя. Теперь же Катя нехотя поднялась по лестнице. Нехотя вошла в прихожую и нехотя попала в обширные объятия Константина:
— Ты, видимо, забыла закрыть дверь на замок. И я на всякий случай проник…
Катя, как захваченная врасплох рыба, беззвучно зашевелила губами. Константин же не замечал ее немых попыток. Он был чрезвычайно распален:
— Свадьбы не будет. То есть будет — наша с тобой. Какая несправедливость могла случиться! Но на наше счастье потенциальная теща сегодня поутру мне проговорилась: «Чиките пришлось за тебя побороться, устранить соперницу. Что и говорить, дочь вся в меня, мужиков на ветер не бросает…» И я, конечно, тут же допросил Чикиту с пристрастием, и она созналась, что лично устроила эту историю с бутылкой, фотографией и бельем «пупсика Ры». Только представь, Чикита утверждает, то пошла на это злодеяние из непосильной любви ко мне. Знаешь…
Катя однако прервала Константина и даже довольно-таки грубо попыталась оттолкнуть его:
— Отпустите меня, пожалуйста, господин Пиль. О какой это свадьбе вы говорите? Я никогда, ни при каких обстоятельствах не выйду замуж за человека, который мне не верит…
Но Константин не опускал руки:
— Я верю. Как верил всегда. Я так страдал… Разум мне говорил одно: «Это коварная измена». А сердце тем временем твердило другое: «Этого не может быть, она честна перед тобой и перед миром». Да, я поверил разуму. Но что хочешь могу дать тебе на отсечение: такое случилось в последний раз. Я больше не буду доверять ему, я буду слушать только свое честное сердце. А оно говорит, что любит тебя и разорвется без тебя на мелкие кусочки.
Катя, насколько могла, отвернулась в его объятиях:
— Вы обманываете меня. Так же, как обманывали десятки других простодушных девочек, слетевшихся как мотыльки на свет вашей зоопередачи. Многие пообжигали невинные крылышки о пламенного красавца Пиля. Хоть одно утешает: я не одинока в такой своей трагикомедии…
Пиль внимал и все пытался заглянуть в глаза Кати, добраться через них до ее доброго и отзывчивого сердца:
— Не говори так. Это не правда. Я люблю тебя.
Катя не нашла ничего лучше в этой ситуации, как попробовать сыронизировать:
— Боже, какой тембр, какой надрыв. Да, вы прекрасный артист, господин Пиль. И, не теряли времени даром на репетициях. Признайтесь… И, надеюсь по крайней мере, я была вашей генеральной репетицией? Именно на мне вы окончательно отшлифовали свои жесты, лексикон, слезы, восторги, эскизы лучезарного, так сказать, будущего?
Константина прям таки затрясло:
— Нет. Все не так. Поверь мне. Я люблю тебя вплоть до миров далеких.
Но девушка глянула на него как на присланное из химчистки платье:
— И давно с вами такая перемена? Или вы любили меня и тогда, когда на глазах у всех целовали, тискали Чикиту? Вы, наверное, приговаривали ей при этом: «Ох, Чикита, дорогая, как же я люблю эту Катю»… А потом вы с ней гуляли, развлекались и ей так нравилось слушать ваши признания: «Прикинь, Чикита, как я люблю ту девчушку…»
Константин обречено выпустил ее из рук:
— Да, я понимаю… Но все не так. Все это время я действительно любил только тебя. Я ничего не говорил Чиките. Как она ни требовала от меня, но ни разу я не признался ей в своей любви. Потому что любил другую… Тебя… Но я целовал ее, да. Потому что был рассержен на тебя. И не хотел подавать вида, что страдаю. Хотел показать, раз ты с другим, так и я с другой. Я целовал ее, но не более. Все эти дни я провел практически в одиночку. Я провожал Чикиту домой и под предлогом каких-нибудь колик сматывался. Я уезжал на «Озеро сладких слез». Я бродил по местам нашего с тобой пребывания. Я целовал песок, по которому ты ходила…
Но Катя, как будто уже осмотрев полученное из чистки платье и найдя на нем старое пятно, не смягчилась:
— Не верю. Паяцам больше я не верю…
— Что ж, для меня из этого дома, видимо, есть только один выход…, — всколыхнулся Константин и в душевном порыве выбежал на балкон.
— Ой-ой-ой. Только не разыгрывайте меня. И не делайте глупостей, господин Пиль…, — с внешней усмешкой выдавила из себя медленно опадающая на диван Катя.
Но Константин в этот день, очевидно, не был настроен на розыгрыши. Он без труда вспрыгнул на узкие и не по весу хлипкие перила. И со всей высоты второго этажа крикнул во все свое луженое телевидением горло:
— Мне не нужна жизнь без тебя, любимая. Я брошусь вперед головой. Как в омут нашей любви…
— Опять врете…, врешь…, — где-то в глубине души дрогнула отлеживающаяся на диване Катя.
Константин же еще на что-то надеялся, и потому пытался балансировать.
Но это было не легко. С каждой секундой ветер все более раскачивал его. К тому же кто-то наверху поливал цветы, и грязные струи заливали почти честные глаза Пиля.
Из последних сил попытался он продолжить незаконченный разговор:
— Вот увидишь: я люблю тебя, и я сейчас выброшусь без страховки. И это правда чистейшей воды. Как той воды из «Озера сладких слез»… Ты же помнишь…
— Нет…, — схватилась Катя за мигом вспыхнувшее лицо.
Константин сделал паузу и вынес суровый приговор:
— Тогда действительно нет смысла. Прощай…
И он сделал этот неосторожный и, увы, трагический шаг в сторону. С ужасным треском и апломбом рухнул вниз.
— О, мой любимый…, — наконец кинулась к балкону Катя.
И услышала снизу: