Любовь больше, чем правда
Шрифт:
— Любимый?… Значит, ты все еще любишь меня?
Катя так и присела на балконный пуфик:
— Ты жив…
Ответ последовал откуда-то явно не с земли:
— Чертовы стойки для белья… Я зацепился пряжкой ремня и вот болтаюсь тут как… Но ты правда еще любишь меня?
— Люблю…, — не раздумывая, просунула она свою очаровательную головку между прутьев балконной решетки, — Дай мне руку…
Но Константин не торопился:
— Катя, но если ты меня любишь, как ты могла обниматься с помощником
— Глупый, — разъяснила девушка, — я так же, как и ты, была рассержена. И так же не хотела подавать вида, что страдаю. Хотела показать, раз ты с другой, так и я с другим. Мы обнимались, но не более. Все эти дни я провела наедине с собой, со своими мыслями о тебе. Ну дай же мне руку…
Держась за ее хрупкие пальчики, Константин ловко взобрался обратно на балкон. И прижал Катю к своей напряженной груди. Сердце его билось необычайно и громко. Казалось, оно хочет выпрыгнуть из-под его ребер. И забиться под ребра Кати. Прижаться к ее сердцу сразу и правым, и левым желудочком.
И влюбленные тут же, как две капельки ртути, слились в едином поцелуе. В таком же страстном, как и прежде. До того как.
А над городом зашелестел и крупно пролился на уже политые цветы ласковый дождь. Капли падали и на оставленную на балконе тарелку из-под пиццы. Капли падали и звонко считали: «раз», «два», «три», «четыре», «пять», «шесть», «семь»…, «двадцать семь»…, «пятьдесят восемь»…
Однажды Константин и Катя все же устали и проголодались. И чтобы не проглотить случайно-любовно друг друга, развели свои губы.
— О, — помял свой бурчащий живот Пиль, — я бы сейчас съел кого-нибудь потолще…
— Извини, что я не бройлерная, — в ответ прошлась руками по своей идеальной фигуре Катя, — но как ты относишься к достаточно пухленькому сырокопченому лангусту?
— Всячески приветствую, — не моргнув глазом, проглотил наживку Константин.
Катя распаковала лангуста. Следом выставила и бутылку:
— Думаю, и белое сухое не будет лишним?
— Не будет, — просто задрожал мелкой дрожью томимый голодом и жаждой жених.
Увидев такое, невеста его довольно достала из авоськи маленький пакетик:
— И это еще не все. На десерт у нас будут романтические баллады «Утешение-47»…
— Пусть, — согласился Пиль, — Нарезай. Наливай. Заводи…
Чикита знала отцовским умом и чувствовала материнским сердцем — он больше не вернется.
— Чем не повод? — спрашивала она себя, наливая очередную рюмку пунша.
Ей нравился этот непройденный в отрочестве процесс. Пуншовливание проходило в легкой и непринужденной атмосфере. Никто ее не хватал за руки, никто не читал профилактик. Ни перед первой, ни между восьмой и десятой, ни после пятнадцатой.
Рядом с ней совершенно молча валялись три пьяных кошки, два бульдога и одна кухарка. И телефон.
Однако немота аппарата связи была не по душе Чиките. Она испытывала все обостряющийся дефицит общения, и потому непослушными руками набрала первый же всплывший в памяти номер:
— Алло, «Скорая помощь»?… «Светская хроника»? Редакция? Ничего не понимаю… Какого черта вы вмешивается в мой частный разговор! Я вас завтра же всех уволю, на мелкие кусочки покромсаю вместе с Катькой к чертовой бабушке…
— Тьфу, — Чикита бросила трубку, полистала записную книжку и набрала другой номер, — Канцелярия его превосходительства Большого Оленя? Соедините меня с самим… Что?… Его нет? Срочно отбыл на открытие конференции «Ягель в системе клиринговых расчетов»?… Когда будет?… Через четыре часа?… Я не доживу…
Она вздохнула и раскрыла альбом со своими детскими фотографиями. Какой прелестный ребенок трогательно смотрел на нее из прошлого. Как он радовался вкусной как торт жизни. Какой здоровый оптимизм наполнял его кремовое тельце…
Чикита не удержалась и налила себе еще рюмочку пунша. Снова взялась за телефон:
— Алло, клуб «Дипломат»? Дайте Зураба… Что?… Его нет?… Взял мешок и уехал охотиться на кроликов?… Мама, я, кажется, схожу с ума…
Она вздохнула и полистала альбом со своими юношескими. Какой задорный блеск был в глазах у этой подрастающей тогда особы. С каким восторгом отражались в ее глазах молодые люди, пока еще только легко пощипывающие под столом. Впрочем, до вполне идентифицируемых родителями синяков…
Чикита не удержалась и налила себе еще рюмочку пунша. Снова подняла трубку:
— Алло, дайте мне маму, мою мамочку, мамулю дорогую… Отправилась в музыкальный магазин на презентацию своего нового диска? О, это надолго… Я точно сдохну прежде…
Она вздохнула и полистала альбом, предназначенный для ее свадебных фотографий. Пустой. И в нем уже никогда не будет Константина, ведущего ее к алтарю за руку. Целующего ее. Надевающего на ее палец кольцо. Несущего ее на руках по тротуару. По лестнице. В будуар…
— Катька, шлюха…
Чикита не удержалась и налила себе еще рюмочку пунша. Снова пододвинула телефон:
— Отца, папулю позовите… В алмазной шахте… Подписывает трудовой договор с профсоюзом шахтеров?… Запретил соединять со всеми?… На полтора часа?…
И Чикита опрокинула еще. И вновь сжала в руке трубку:
— Алло, Святой Отец?… Кто там мычит?… Вы что: издеваетесь? Да вы не человек, вы — скотина… До чего докатилась святая церковь. Матерь твою божью…
И вместе с этими нелестными антиклерикальными словами Чикита бросила и трубку, и сам телефон. Заколбасила по комнатам: