Любовь и дым
Шрифт:
— Тогда и нам лучше вернуться, — сказала Рива. Ей было неловко стоять в темноте на тротуаре рядом с Ноэлем. Он был вежлив, но какая-то интонация заставляла ее нервничать.
— Мы можем подождать и в машине.
— Она заперта. — Она попробовала повернуть ручку.
Он сунул руку в карман вечернего костюма.
— У меня есть запасной ключ.
— Как это удобно. — Слова звучали резко.
Он не ответил на прозвучавший вызов и заметил:
— Просто привычка быть готовым к любой неожиданности.
Ничего не оставалось, как забраться внутрь длинного автомобиля.
Они молчали довольно долго. Было видно, как из здания музея вышла пара и рука об руку направилась к своей машине. Где-то завыла полицейская сирена, она то удалялась, то звучала громче.
Рива наконец придумала тему для разговора, чтобы хоть чем-то заполнить наступившую тишину. Продиктована она была и ее любопытством, хотя она аккуратно подбирала слова:
— Кто-то сказал мне, что ты сегодня вечером играл вместе с джазовой группой. Я и не знала, что ты музыкант.
— Я не музыкант, — ответил он коротко.
— Но такие хорошие оркестры, как этот, вряд ли позволили бы первому встречному играть вместе с ними при зрителях.
— Человек, игравший на трубе, мой приятель по Парижу, хотя он и родился в Новом Орлеане. Джаз там очень популярен с двадцатых годов, и он выступал с оркестром в клубе на Пляс Пигаль несколько лет назад. Я ходил слушать его самого и его ребят, а они разрешали мне немного поиграть на барабане.
— Утешали сами себя музыкой, к которой привыкли дома? — спросила она, тревожась о том впечатлении, которое вызвали его слова.
— Может быть, и так.
Он больше ничего не сказал, очевидно, не желая продолжать разговор. Рива замолчала.
— Тебе не кажется, — сказал Ноэль, поворачиваясь к ней, — что заводить шашни с Эдисоном Галлантом так скоро после смерти моего отца несколько безвкусно?
Его нападение было неожиданным.
— Я… — начала она в растерянности, потом остановилась, глубоко вздохнула и начала вновь: — У меня нет с ним никаких шашней.
— Ну конечно, он обнял тебя, потому что вы танцевали.
— Ты что, шпионил за мной? — Контратаковать, как она уже знала по опыту, было порой лучшим ответом на глупые обвинения.
— Сцена разворачивалась на публике, что тебя не смутило. Забавно, я думал, что хотя бы что-то общее у нас есть — уважение к памяти моего отца.
Слова ранили ее. Она с трудом произнесла:
— Так оно и есть.
Он повернулся к ней, положив руку на спинку сиденья и склоняясь к ней:
— Тогда что же у вас с Галлантом? Скажи мне, ради Бога! Почему ты мне не скажешь?
— Это мое дело! Это касается только меня!
— Твое дело, вот оно что, — сказал он с презрением. — Если тебе так уж необходима ласка, зачем же искать ее на стороне? Мы вроде раньше все делали в кругу семьи. Разве не так?
— Ноэль! — воскликнула она, а глаза ее расширились в изумлении.
Она ничего больше не успела сказать, потому что он схватил ее за плечи и притянул к себе. Его губы, твердые и требовательные, прижимались к ее губам. Прикосновение их жгло, губы впивались, волны чувственного наслаждения разбегались от них. Мышцы ее дрожали от усилия — она пыталась сопротивляться, пыталась вырваться из его объятий. Она отклонилась назад, движимая инстинктом самосохранения. Одна ее рука невольно оказалась у него на плече, а пальцы другой утонули в густых и шелковистых волнах его волос.
Он раскрыл ее губы кончиком языка, дотронулся до ее зубов, ощутил сладкий вкус ее нежного рта. Ее язык встретился с его языком, и она вдохнула запах шампанского.
Ноэль провел рукой по ее волосам, по спине, притягивая ее ближе. Он вдыхал ее аромат, эту головокружительную смесь аромата роз, гардений и жасмина, которая была частью ее самой. Он пытался сохранить в себе этот аромат, как если бы мог сохранить ее для себя.
Вдруг он замер. Мышцы его стали твердыми, по ним пробежала дрожь. Он резко оттолкнул ее, а сам отодвинулся к дальней дверце машины. Одна его рука была прижата к сиденью, другая, сжатая в кулак, упиралась в бедро. Он выглянул из окна, лица его не было видно в темноте, и нельзя было понять, какое выражение отразилось на нем.
— В чем дело? — спросила она шепотом.
Он глубоко вздохнул — один раз, второй, третий. Когда он ответил, голос его звучал сдержанно, доносился как будто издалека:
— Извини, я не должен был этого делать.
— Да. Зачем ты это сделал?
— Это больше не повторится.
Она откинулась назад, положила голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Под ресницами она почувствовала влагу и сморгнула ее.
— Я не принадлежу Столетам. Я принадлежу сама себе.
— Да, я знаю.
Она открыла глаза и посмотрела на его профиль, где-то внутри возникло чувство, которое ей что-то напомнило. В сдержанном тоне, которым он говорил, слышались нотки, вызвавшие поток воспоминаний, которые, как она думала, были давно заперты в глубинах ее памяти. Она не хотела, чтобы они вышли наружу, она не могла бы этого вынести.
Резкий смех пронзил ночную тишину. Маргарет выходила из здания музея, повиснув на руке у мужа. Судя по ее походке и выражению лица, она слишком много выпила.
Рива с облегчением вздохнула. Мужчина, сидевший рядом с ней, ровно дышал, и его дыхание было эхом ее дыхания.
10
Эрин влетела в дом как свежий ветерок. Входная дверь за ней хлопнула, она позвала мать, взбегая вверх через ступеньку. Она нашла Маргарет и Риву за завтраком на верхней галерее, которая выходила на бассейн в заднем дворике, набросилась на них, чуть не задушив в своих объятиях.
— Пожалуйста, милая, — взмолилась Маргарет, поднося руку к виску, — моя голова…
Эрин бросилась на стул, откинув резким движением головы гриву вьющихся густых волос, отвернула салфетку, которая накрывала корзиночку с круассанами, взяла одну булочку и впилась в нее зубами.
— В чем дело? Мигрень?
— Шампанское, которое вчера вечером подавали на благотворительном балу, было, очевидно, из самых дешевых сортов. У меня от него ужасная…
— Ты выпила лишнего? — воскликнула Эрин с нескрываемым изумлением.