Любовь и французы
Шрифт:
Эволюция взглядов отражала изменения, произошедшие в строении брака и отношениях между молодыми людьми обоего пола, ставших более непринужденными. Это было поколение, чье становление пришлось на первую мировую войну и послевоенные годы,— поколение, которое успело привыкнуть к свободе. Наконец-то при заключении брака в расчет стали принимать не ранг и приданое, а характеры и взаимное влечение; пары теперь создавались на основе camaraderie spor-tive [323] . Издавались книги, посвященные l`amour camarade [324] . Андре Моруа {274} писал с оттенком снисходительности и нежности о той дружбе, которая перерастает в любовь — особенно супружескую,—
323
честное содружество (фр.)
324
дружеская любовь (фр.)
Это не значит, что приданое было разом отменено из духовных соображений, но жестокие реалии тогдашней экономической жизни заставили большую часть буржуазии понять, что богатство вовсе не является чем-то незыблемым. Математические расчеты родителей потеряли смысл. Менялись приоритеты, больше внимания стали уделять интересам личности.
Масштабы изменений, произошедших во взглядах на любовь, можно оценить, прочтя предисловие к вышедшему в 1937 году новому изданию книги Amour libre [325] Леона Блюма, впервые увидевшей свет в 1903 году: «Позволяем себе напомнить, что эта книга была написана свыше тридцати лет назад, то есть в те времена, когда и автора, и читателей занимали проблемы, чрезвычайно отличные от сегодняшних». О свободной любви рассуждают и теперь, но животрепещущей проблемой для общества ее уже не назовешь.
325
«Свободная любовь»
В общественных кругах и в прессе стала обсуждаться идея товарищества как элемента любви, вместе с естественно сопутствующими ему постоянством и близостью,— идея, которая не могла развиваться раньше, когда общество не давало будущим партнерам возможности свободно делать свой выбор. «Любовь нельзя сводить к одной лишь сексуальной потребности,— писал психолог Д. Лагаш {275} ,— она рождается в мозгу человеческого существа, которое нуждается в том, чтобы любить и быть любимым, то есть нуждается в другом человеческом существе. Пробуждение сексуального инстинкта просто способствует созданию благоприятного психологического климата для ее возникновения. Любовь предназначена не для снятия физического напряжения и не для продолжения рода, но для избавления от душевного одиночества. Она освобождает личность от давления моральных норм, которое не дает ей удовлетворить требования природы. Любовь — это возможность для двоих быть самими собой». {276}
Глава 4. Конец мифа
Быть самими собой значило полностью пересмотреть принципы, квинтэссенцией которых был старомодный кодекс галантного обхождения, отказаться от «элемента комедии» в любви и от иллюзорных украшений, без которых любовь всегда считалась немыслимой; это значило отнять у любви, и в частности у женщины — ее вечного символа — тайну и кокетство; это означало также строгую переоценку «вечной женственности»: женщина из «объекта» должна была превратиться в «субъект». Экзистенциалистка мадам Симона де Бовуар {277} выражала стремление к братскому рукопожатию полов, предпочитая его удушающим поцелуям, у которых не было будущего. Месье Дени де Ружмон {278} полагал, что «мужчина доказывает свою любовь, обращаясь с женщиной как с полноценной человеческой личностью, а не призраком из легенды: полу-вакханкой, полубогиней, смесью секса и грез» {279} . (Это высказывание развивает мысль жившего в восемнадцатом веке доктора Кабаниса {280} , который отмечал: «В обществе, очищенном от пороков и живущем по законам разума, любовь вынуждена будет стать менее фантастической и театральной».)
Мечты рассеялись, и страсть, питавшаяся иллюзиями, ушла вслед за ними, считал Рене Нейи. Он наблюдал последний в двадцатом веке всплеск страсти, выраженный в период с 1924 по 1930 год
Две мировые войны полностью истребили поголовье маленьких невинных «белых гусынь», на смену им пришли трезвомыслящие молодые женщины, которые, устав прибегать для решения своих личных проблем к покорности и лицемерию, отказались от этого устаревшего женского оружия, заняв более твердую и бескомпромиссную позицию в жизни. Возросла ценность любви. Теперь, став экономически независимыми от мужчин, женщины могли позволить себе быть более разборчивыми и более критически оценивать своих кавалеров. Во многих мужских кругах все это вызвало брюзжание — возможно, таким образом мужчины выражали свою неосознанную горечь и сожаление о том, что старая форма любви, часто неискренней, служившая прикрытием для желания, теперь должна быть уличена в самозванстве. О крушении этого мифа свидетельствовали «черные» пьесы, «серые» романы, скульптуры и картины, изображавшие разбросанные, подобно кускам разломанных кукол, искривленные женские тела. {282} Но река любви сливается из многих ручейков, и, если иссякает один, мутный, его заменяют другие, более чистые; в этой связи начиная с конца второй мировой войны произошло много событий.
Глава 5. Послевоенные годы
После второй мировой войны атмосфера в обществе ничуть не походила на царившую после окончания первой мировой веселую insouciance [326] . Горькие воспоминания о предательствах, немецкой оккупации и комплекс капитулянта — вот психологическая атмосфера того времени. Модель любви, которой придерживалось молодое поколение пятидесятых, не имеет ничего общего с тем легкомысленным шутовством, которому предавались их родители в двадцатые. Интерес к семейной жизни был сильнее, чем в какой-либо иной период истории Франции, и впервые исчез традиционный разрыв между любовью и браком.
326
беззаботность (фр.)
Такое положение дел нашло более точное отражение в трудах философов, чем в современном искусстве и литературе,— к примеру, у Поля Аршамбо с его идеями о том, что брачный союз способствует взаимному обогащению партнеров, и об искусстве превращения я и ты в мы {283} , и Жана Лакруа, который считает, что «сущность любви в том, чтобы заставить нас понять другого человека не для того, чтобы присвоить его или подчинить себе... Я отдаю себя, предлагая руку и сердце» {284} . Другими словами, новые философы, рассуждавшие о любви, больше интересовались судьбой и отношениями не отдельных партнеров, а пары как единого целого. Сфера деятельности расширилась.
Одна из самых интересных книг о любви, вышедших в послевоенные годы,— это Эссе о человеческой любви Жана Гит-тона. {285} Я предлагаю вам вступить в короткий воображаемый диалог с философом — опираясь на его собственные высказывания — в надежде, что это побудит многих читателей обратиться к названному философскому труду. По идеям Гиттона можно судить о том прогрессе, которого достигло человечество в науке любви, чью историю развития мы бегло здесь очертили, начиная с первых робких опытов средневековья.
Вопрос: Месье Гиттон, мы приближаемся к концу нашего странствия длиной в восемь веков, удивляясь при этом: неужели любовь становится менее пылкой? А ведь дело идет к тому, судя по некоторым признакам. Кое-кто из читателей может быть разочарован. Потеряет ли Франция свою славу страны галантных любовников и страстной любви?
Месье Гиттон: Эта мелкая обывательская идея не интересует меня вообще. Любовь — не страсть и не жар, а только спокойное наслаждение, основанное на служении,— слияние двух личностей воедино.