Любовь и ненависть
Шрифт:
выболтать: как подписывала рецепты фамилией Шустова,
чтобы попутно скомпрометировать этого сумасбродного врача,
как навела его на засаду в темном дворе и он лишился
партбилета. Нет-нет. Этого он не скажет. Нужно оборвать нить.
И постараться выжить, уцелеть. А там - амнистия, ходатайство
друзей. Главное - уцелеть.
В одиннадцать часов его доставили в знакомый кабинет
полковника на допрос. "Наконец-то!" - вздохнул он, но это
был вздох облегчения - просто кончилось неизвестное и
начиналось главное, основное. Как вести себя - он еще не
решил окончательно.
В кабинете снова все те же трое. И сидят на тех же
местах. Только возле приставного столика нет того стула, на
котором в прошлый раз сидел он, Наум Гольцер, - теперь этот
стул стоят посредине кабинета. Суровы лица его противников.
В их глазах он читает презрение к себе. Ясно - у них
достаточно улик, доказывающих, что Соню Суровцеву убил он.
Надо признаваться сразу. Да, убил. Убил в процессе
самообороны, защищая свою жизнь. Она, обезумевшая,
потерявшая рассудок, хотела убить его. Она пришла к нему с
бритвой, заранее задумав это убийство. Он был потрясен,
увидав у своего горла лезвие опасной бритвы, он успел
вовремя схватить ее за руку и обезоружить. Дальше он не
помнит, как все произошло. Он ударил ее подвернувшимся под
руку шилом. Он совсем не хотел ее убивать и был ошеломлен,
увидав ее мертвой. Он испугался и из страха, в состоянии
крайнего нервного потрясения, начал заметать следы:
расчленил труп, на машине отвез в Москву и разбросал в
разных районах города. В состоянии крайнего нервного
потрясения - это главное. В этом нужно убедить и следствие и
суд. И тогда жизнь его спасена. Кажется, все продумал,
приготовился отвечать на вопросы.
Полковник нажал кнопку звонка, вошла секретарша.
– Врач здесь?
– Секретарша кивнула.
– Пусть войдет.
"Врач? Это зачем еще?" - тревожно подумал Гольцер,
глядя с беспокойным любопытством на высокого человека в
белом халате с чемоданчиком в руке. Врач не спеша раскрыл
свой чемоданчик, лязгнул инструментами, подошел к Гольцеру
и смоченной в спирту ваткой вытер его палец. Безымянный.
Обычная процедура, когда берут кровь на анализ. Но почему
так побледнел Наум Гольцер? Почему закружилась голова и
вдруг ощутилась слабость во всем теле и в пальцах появилась
нервная дрожь?
– У вашей матери какая была кровь?
Это спрашивает полковник. Слова его, как тяжелые
камни, застревают в мозгу и давят: "кровь
– Вспомните, - говорит полковник и смотрит в лицо Науму
всевидящими глазами.
– Вспомните, - повторяет врач и берет палец Наума,
чтобы взять кровь.
Гольцер вздрагивает еще до того, как игла касается его
пальца, и с силой выдергивает свою руку.
– Что с вами? Вы боитесь крови?
– спокойно спрашивает
врач, и Науму слышится злая издевка в его словах.
– Не надо...
– через силу, с дрожью в голосе говорит Наум
и затем упавшим до шепота голосом повторяет: - Не надо... Я
все расскажу. . Я убил мать... Мою мать...
Это признание было неожиданным не только для
сотрудников уголовного розыска, но и для самого Гольцера. Но
никто из присутствующих в кабинете не выразил своего
изумления. Все сделали вид, что Гольцер сообщил уже хорошо
им известное.
– Шилом в сердце?
– полковник нацелился в Гольцера
прищуренным глазом.
– Да, - выдавил Наум.
– И Соню Суровцеву тоже шилом в сердце? - с
нарастающим напором спросил Струнов.
– Да, - мотнул отяжелевшей головой Наум.
– Рассказывайте все по порядку, - прозвучал строгий,
начальнический голос полковника.
– О матери?
– Гольцер поднял на полковника холодный
отсутствующий взгляд.
– Сначала о Суровцевой. Потом о матери, - сказал
полковник,
– Но ведь мать раньше. Я хочу по порядку, - со странным
упорством предложил Гольцер.
– Ничего, начнем в обратном порядке. Начнем с конца, -
с твердой настойчивостью приказал полковник.
– Да, это конец, - беззвучно прошептал Гольцер и, как
усталая, истощенная кляча, уронил бессильно голову. В его
мозгу отдалось, как эхо: конец, конец, конец... И тогда, должно
быть осознав подлинный смысл этого слова, он звонко
вскричал: - Нет! Нет-нет! Я не убивал, никого не убивал - ни
матери, ни отца! Это неправда!
И, закрыв лицо ладонями, заплакал...
Через два дня полковник доложил комиссару Тихонову
окончательные итоги расследования дела Наума Гольцера,
которому предъявлено обвинение в преднамеренном убийстве
двух человек, в чем сам убийца сознался и что подтверждено
неопровержимыми материалами. Комиссар высказал свое
удовлетворение работой Струнова и Ясенева.
– Молодцы ваши морячки, - сказал он с довольной
улыбкой.
– Не роняют чести Военно-Морского Флота.