Любовь и ненависть
Шрифт:
жила Ирина. Казалось, приди я минутой раньше - и мог бы
застать ее здесь.
– Вы отослали тетрадь Ирине Дмитриевне?
– спросил я
хозяйку.
– Нет, не отослала. Так получилось...
– начала было она.
– Вы мне покажите, пожалуйста, будьте так добры,
тетрадь ее, - заговорил я как можно любезнее, почти
умоляюще.
– Я здесь при вас же посмотрю ее.
– Нет у меня тетради, - вполне искренне ответила
женщина.
–
– У Игната Ульяновича. Попросил почитать и не
возвращает. Я говорю, послать надо. А он говорит, сам
вышлет. Разве можно так: брал на минутку и не отдает.
Я поблагодарил хозяйку и поспешил на розыски Сигеева.
Игнат Ульянович не скоро вернулся домой: он был на
причале, где разгружали свежий улов. Лишь часа через три я
сидел у него на квартире в трехкомнатном доме, где он жил со
своим заместителем. Обстановка холостяцкого общежития
чувствовалась во всем. Видно, и хозяева не часто здесь
обитали. На столе в комнате Сигеева я увидел портрет Ирины,
переснятый и увеличенный с фотографии, подаренной в свое
время мне. Сигеев попросил ее тогда у меня на время, да так и
не вернул.
– А ведь ты мой должник, - сказал я, кивая на
фотографию.
– Виноват. Прошу извинить, - искренне смутился Сигеев
и даже покраснел.
– Я давно приготовил для вас, только никак
не случалось передать. Хотел даже по почте послать, да
боялся - затеряется еще.
Из ящика письменного стола он достал старенькую,
давнюю фотографию улыбающейся Ирины с надписью на
обороте: "Милый Андрюша, будь счастлив!" - и сказал, подавая
ее мне:
– Вот видите - в цельности и сохранности возвращаю. А
за опоздание извините.
– За просрочку полагаются проценты, - сказал я шутя.
–
Но я, так и быть, великодушно прощу, если ты окажешь мне
маленькую услугу.
Он насторожился, почти прошептал:
– Пожалуйста, я готов.
– Мне нужна тетрадь Ирины.
Я сказал это очень спокойно, и в то же время получилось
как-то строго официально. Лицо его побледнело, в глазах
пробежали искорки растерянности. Он спросил очень тихо:
– Она вам писала?
– Она ее ждет, - так же твердо и коротко ответил я.
– Я обязательно вышлю, завтра же...
– Зачем, теперь это сделаю я сам. Я обязан это сделать.
– Понимаю, - послушно согласился Сигеев.
– Конечно,
пошлите лучше вы.
Он был убежден, что я выполняю просьбу Ирины.
Поэтому быстро открыл ключом свой чемодан и достал оттуда
толстую, столистовую,
тетрадь. Подавая ее мне, Сигеев спросил:
– Что пишет?.. Не вернется?..
Я смотрел в его грустные, необычно блестевшие
влажные глаза и отвечал, стараясь держаться уже принятой
мной неопределенности:
– Трудно сказать.
– А Дмитрий Федорович? Ему не лучше?
– Сердце, друг мой, это дело серьезное.
У меня никогда не болело сердце, и я не имею понятия,
что это за болезнь. Очевидно, и Сигеев не жалуется на сердце:
видно было по его глазам, что моя неопределенная фраза
произвела на него должное впечатление. Мы оба помолчали.
Затем он предложил водки - погреться, но тут же уточнил, что
предпочитает сухие вина.
– Лучше чаю, - ответил я.
– И знаете - нашего, флотского.
Он поставил чай и все-таки принес бутылку шампанского.
Я поднял удивленные глаза. А он пояснил:
– За здоровье Дмитрия Федоровича и Арины...
Дмитриевны.
Как тут не выпить. Пили из граненых стаканов,
закусывали копченым палтусом. Хотя ни пить, ни есть не
хотелось. Сигеев сидел в задумчивом отрешении, какой-то
тихий и насквозь ясный. И, глядя то на фотографию, то на
тетрадь Ирины, говорил одно и то же:
– Хорошая она. Чудесный человек.
Других слов у него не было. Я спросил его прямо и
откровенно:
– Ты ее любил?
– Ее многие любили. А она любит одного, - ответил он
глухо и поглядел на меня тяжелым, бездумным, скорее,
отсутствующим взглядом.
– Кто он, этот счастливец? Ты знаешь? -
полюбопытствовал я.
– Андрей Ясенев, - так же глухо и серьезно ответил
Сигеев.
– Да ты шутишь! Откуда тебе это известно?
– Она мне сама сказала.
– Ирина? Тебе?! Когда это было? Расскажи!
Он вдруг поднялся, поглядел на меня добрыми
открытыми глазами и сказал, перейдя на "ты":
– Не надо, Андрей Платонович, не проси. Я плохой
рассказчик.
– И, бросив медленный взгляд на тетрадь Ирины,
добавил: - Там все написано.
Теперь мне хотелось как можно скорей прочитать эту
тетрадь. Я чувствовал прилив крови, лицо мое горело. Весь
охваченный нетерпением, я торопился проститься, но Сигеев
задержал меня вопросом:
– Когда вы от нее получили последнее письмо?
Меня обожгло: зачем он это спросил? Почему я не ушел
минуту назад, а дождался именно этого вопроса? Теперь
изволь отвечать.