Любовь и пепел
Шрифт:
— Тебе лучше увести меня отсюда, — стиснув зубы, улыбнулся Эрнест, отчего стал похожим на барракуду. — Следующий, кто ко мне прикоснется, получит в нос.
— Осторожнее, дорогой. — Мне самой требовалось много усилий, чтобы продолжать улыбаться. — Знаешь, они все здесь ради тебя.
По правде говоря, мне тоже хотелось кого-нибудь ударить или заорать во все горло, просто чтобы разрядить обстановку. Вместо этого я повторяла: «Спасибо, большое спасибо», снова и снова, раз сто или даже больше. Я была измотана, бредила от усталости, но все продолжала улыбаться, играя роль замечательной миссис Хемингуэй.
Глава 54
Мы ехали в отель на рикше через душное сердце Гонконга. Казалось, что тесные улицы смыкаются вокруг,
Наш отель располагался в кишащем людьми центре города и выглядел очень старым, но с примесью аристократизма. В номере под потолком двигались широкие лопасти вентиляторов, а массивную ванну украшали тяжелые латунные краны. Я поблагодарила судьбу за эти малые радости, забралась в ванну по самый подбородок и не выходила два часа, пока Эрнест ходил на разведку.
— Я нашел человека, с которым можно стрелять фазанов, — сообщил он, когда вернулся. Эрнест принес китайскую газету, две огромные бутылки теплого пива и разноцветный набор фейерверков, которые хотел попробовать запустить прямо здесь, в номере.
Я выхватила фейерверки у него из рук, соображая, куда бы их спрятать.
— Охота на фазанов? Где? Ты же в курсе, что идет война?
— Думаю, что да, хотя это и не настолько очевидно.
Это было действительно так. Японская армия окружила Гонконг с трех сторон, но самой серьезной проблемой оставалась перенаселенность. По-видимому, колониальное правительство пыталось эвакуировать своих граждан, но от этого численность населения не уменьшалась. Для простых людей еда была редкостью, а чистая вода — мифом. Всюду царила ошеломляющая бедность, но Гонконг не был похож ни на одно из тех мест, где нам доводилось бывать прежде. Воздух был полон незнакомых запахов. Висящий в нем дым заполнял переулки, где с крюков свисало что-то непостижимое и где дети играли в канализации. Именно такой и была жизнь — бурной, жестокой и странной. Я хотела исследовать все это единственным известным мне способом — выйти и броситься в омут с головой, болтая со всеми, с кем только можно, заглядывая в каждый маленький переулок, теряясь и снова находя дорогу, пока не увижу сцену, не услышу историю, не поймаю момент — что-то, что нуждалось именно во мне.
Тем временем в вестибюле отеля вокруг Эрнеста собралась публика. Он хотел, чтобы история сама его нашла, и был абсолютно уверен, что так оно и будет. Его известность привлекала к нему самых разных людей: кантонских банкиров и регбистов-эмигрантов, таксистов, шулеров и даже офицера разведки, охраняющего иностранного генерала. Эрнест занял лучший угол номера, разложив книги с журналами и расставив бокалы. Он принимал своих подданных, сидя в большом кожаном кресле и слушая рассказ за рассказом. Он был в своей стихии.
Через четыре дня после нашего прибытия я села на старенький, обшитый металлом «DC2», направлявшийся в Лашио на границе Бирмы. Начался февраль, предрассветный воздух был холодным и густым. В темной пещере салона сидело всего семь пассажиров — все китайцы. Сиденья были из шаткого на вид металлического каркаса с простейшими брезентовыми чехлами. Уборная располагалась за зеленой парусиновой занавеской и представляла собой, по существу, плохо прикрытую дырку, через которую все вылетало вниз, прямо на людей и улицы. Я не могла даже думать об этом без содрогания.
Нашим пилотом был невозмутимый американец по имени Рой Леонард — высокий, светловолосый, в коричневом летном костюме. Мне показалось, что здесь, в раздираемом войной Китае, за штурвалом он чувствует себя так же комфортно, как за рулем трактора посреди Индианы.
Самолет принадлежал китайскому правительству и «Пан Ам» [24] . По словам Роя, он регулярно летал
В полутемной кабине самолета я попыталась записать эти и другие наблюдения в свой блокнот, но вскоре мы оказались запертыми в центре грозовой тучи. Самолет подпрыгивал и раскачивался. Град барабанил в окна, словно гвозди о железную банку. Когда стрелка указателя скорости замерла, я увидела, как Рой открыл окно, чтобы посмотреть, сможет ли он сам оценить скорость, глядя на землю. Я испугалась, и меня затошнило, мои липкие ладони вцепились в сиденье — так я и летела до самого Чунцина, до которого было более семисот миль. Пять часов спустя мы выбрались из густого, влажного облака и приземлились на грубую взлетно-посадочную полосу посреди острова на реке Янцзы. Сама река казалась нарисованной от руки, с высокими желтыми утесами, вздымающимися по обеим сторонам и покрытыми растительностью, словно мхом.
24
Крупнейшая американская авиакомпания, основанная в 1927 году. — Примеч. пер.
Пока самолет заправлялся, мы позавтракали липким рисом, яичницей и вонючим чаем.
— Для чего ты взялся за эту работу? — спросила я Роя, который сидел, уткнувшись носом в чашку.
Он пожал плечами.
— Чтобы не было скучно.
Я постаралась улыбнуться.
— Я так и подумала. Бывают ли в мире перелеты опаснее этого?
Он улыбнулся в ответ.
— Если бы такой был, то я бы уже его нашел.
Вскоре мы снова были на борту с новой горсткой пассажиров, оставляя внизу грубо высеченный эффектный пейзаж долины. Мы поднялись в небо, теперь абсолютно чистое и ярко-синее.
— А не безопаснее ли спрятаться в облаках?! — крикнула я Рою.
— Я слежу за ними! — прокричал он в ответ, имея в виду японские зенитные установки и вражеские самолеты.
«Боже мой», — подумала я и попыталась сосредоточиться на пейзаже, далеких рисовых полях, сверкающих на солнце, как серебряная фольга, крутых склонах гор, речных долинах и богатых, сырых землях. Мы летели весь день и приземлились в Куньмине, уже когда наступили сумерки, окрасившие все в пурпурный цвет. Еще топлива, еще риса и чая — а затем на последний отрезок пути, через высокие горные перевалы, которые мне приходилось рисовать в своем воображении, так как мы снова летели в чернильной темноте. Самолет вибрировал от усилий.
На самом деле Лашио был очень маленьким городком, и все же от него зависел весь Китай, если он собирался сопротивляться Японии. Извилистая Бирманская дорога начиналась и заканчивалась здесь: словно уроборос, петляя, ползла она в Гималаи и обратно, в то время как японцы совершали регулярные налеты. Как только небо прояснялось, китайские дорожники приступали к работе, делая заплатки, которые будут снова уничтожены уже при следующей атаке. И так каждый раз, день за днем. Япония обладала мощью, это бесспорно. Но у Китая была решимость и древнее, безграничное терпение. Я ставила именно на него.
Большую часть ночи я делала заметки для статьи, которую собиралась опубликовать, а затем наконец забралась на холодное деревянное сооружение, служившее мне кроватью, закрыла глаза и стала думать об Эрнесте. Возможно, он спит в нашем шикарном отеле, а над его головой крутятся вентиляторы. Или, скорее всего, он все еще сидит в своем кожаном кресле в вестибюле, потягивая виски и обмениваясь с собеседниками историями из жизни, абсолютно увлеченный всем этим. Это позволяет ему чувствовать себя счастливым. Я знала, что завтра он станет делать то же самое, а я постараюсь что-нибудь разузнать в Лашио, потом, изменив направление моего путешествия, сяду на ночной рейс обратно в Куньмин и снова окажусь во власти большой высоты, погоды и военной опасности. Я была измучена и напугана. Но все же впервые за этот год чувствовала себя сильной и талантливой. Без Эрнеста мне было легче поверить в себя, и мне это нравилось.