Любовь и смерть на карантине

Опять она воет… Эта дьявольская собака! С утра, как только ее хозяева, мои соседи по лестничной клетке, уходят на работу, она, оставшись в одиночестве,

начинает поскуливать, призывая их вернуться. А потом, поняв, что хозяев опять не будет весь день, до глубокого вечера, принимается лаять. Этот лай становится все отчаяннее и переходит наконец в протяжный непрерывный вой. Я тут же надеваю шумопоглощающие наушники и время от времени прижимаю их ладонями к ушам. Буквально вдавливаю эти черные, шершавые на ощупь кругляши в свой череп, такое ощущение, что они впиваются в мозг, аж искры из глаз сыплются! В этот момент от дикой боли я ничего не вижу. Но зато я СЛЫШУ! Этот протяжный вой, как будто в доме покойник!

Я слышу его даже по ночам, когда собака, счастливая тем, что ее хозяева наконец вернулись, спит на коврике у их супружеского ложа или, быть может, даже в самой кровати, в ногах у мужчины. Они все трое сладко спят. Зато я не я сплю. Мне так и чудится, что она воет. Это уже фантомный, навязчивый звук, умом я понимаю, что его нет. Не существует. Я даже как-то попросил единственного друга у меня заночевать, для чего напоил его дорогим коньяком. С единственной целью: спросить, как ему спалось?

– Спал, как младенец, – заверил меня Мишка.

– А собака? Она выла?

– Какая собака? – искренне удивился он.

– Вот сейчас… Ты разве не слышишь? – я напрягся.

– Извини, старик, но… У тебя все порядке?

– Ах, да! Сегодня же суббота! – спохватился я. – Они дома, и собака не воет. Хотя… Ты точно ничего не слышишь?

В этот момент мне показалось, что я потеряю единственного друга. Он готов был позвонить в психушку. Я пересилил себя, рассмеялся и хлопнул его по плечу:

– Шутка! Мне просто хотелось провести пятничный вечер в компании. Бухнуть и поговорить о бабах, как мы это делали раньше. До всего этого.

Имеется в виду, до пандемии. Словно в другой жизни. Мы тогда и слыхом не слыхивали про удаленку, про эти чертовы QR-коды, про то, что бары могут быть закрыты после одиннадцати. Господи, да что в них делать-то до одиннадцати? Когда все самое интересное начинается после того, как пробьет полночь!

Поговорить о бабах… А раньше мы их снимали в том же пабе или на улице, полной ночных соблазнов. Когда после утомительной рабочей недели не хотелось ехать домой, именно вечером в пятницу, в предвкушении аж двух выходных дней. И пьяненькая телочка, которая также в пятницу после утомительной рабочей недели навела в ближайшем ТЦ марафет у Лейлы или Зульфии с ласковыми руками: начесалась и накрасилась, обновив ноготочки. Телочка потягивает коктейль с таким видом, словно только и ждет, чтобы ее хлопнули по упругой попке, обтянутой модными джинсами. А дальше – такси, ночной клуб, и снова такси…

Мы неделю ждали этой ночи, когда, пьяные и свободные, будем тусить, а потом трахаться. И что со всем этим стало?!

Эх, была же у нас когда-то жизнь! И свобода. Которую мы не ценили.

А теперь я сижу и целыми днями слушаю, как воет эта чертова собака! И пытаюсь при этом работать. Но ведь это же невозможно! Я не могу выйти из дома, потому что привязан к своему офису и мне в любой момент могут прислать крайне важное письмо, на

которое я обязан ответить. Иначе меня уволят с работы. Попробуй сейчас найти другую! Даже если найдешь, это будет та же удаленка. С воющей собакой. Я вдавливаю наушники в череп и через боль пытаюсь прочитать, что мне там написали коллеги? И слышу при этом, как воет собака…

Я ненавижу своих соседей, ненавижу эту собаку, но, когда мы встречаемся у лифта и она с визгом пытается облапать мои колени, царапая когтями единственные джинсы, я через силу улыбаюсь и говорю этим ужасным людям, которых ненавижу страстно, до колик в животе, и даже до судорог:

– Какая милая собачка. Не кусается?

– Нет, что вы! Это очень дружелюбное существо! Вас не беспокоит?

– Нет, – широко улыбаюсь я.

Как доказать людям, что прелестный песик в их отсутствие сходит с ума? Ведь когда они дома, то он молчит, и они справедливо считают его прелестным. Найти свидетелей? Но я ни с кем не общаюсь. Квартира съемная, а сейчас все такие подозрительные. Лица закрыты масками, бывает, в лифте от меня шарахаются, особенно пожилые. Надо соблюдать дистанцию.

Проклятое время. Чудовищное просто. О, как я ненавижу тех, кто все это придумал! А я уверен, что эта пандемия – заговор. Нет никакого вируса, есть кучка невероятно хитрых и умных людей, к коим я, увы, не принадлежу. Я даже с животным не могу справиться. С какой-то собакой. Выкинуть ее из своей жизни. Но в ближайшее время я обязательно что-нибудь придумаю.

Мне надо как-то пригасить этот вой. Заглушить его чем-то. Отчаянными криками, допустим. Есть ведь на свете что-то погромче этой собаки? Или кто-то?

Покойник… В доме скоро будет покойник…

Она ведь не случайно так старается, эта со…

Все, хватит! Нет ее, не существует. Она – фантом. Это воет мой отчаявшийся мозг всеми своими серыми клетками. Воет по тому, чего никогда больше не будет. По прошлому. Но я могу забыться и поискать.

Совсем скоро Новый год. И я клянусь, что после того как пробьет полночь, я начну жизнь заново. Первым делом покончу с этой собакой. Или с ее хозяевами. Словом, прекращу все то, что меня так мучило. Я уже знаю, как это сделать.

Невозможно доказать людям, что в их отсутствие у них дома происходят ужасные вещи. Эта фраза и натолкнула меня на мысль. Об отсутствии и присутствии. И о преступлении. Как сделать свое отсутствие присутствием. И, соответственно, своим алиби. А после этого расправиться хоть с собакой, хоть с ее хозяевами, хоть еще с кем-нибудь, кто особенно докучает.

И насчет телочек. С упругими попками. Они тоже могут стать доступными даже сейчас, когда мир погрузился в хаос. Можно заполучить их совершенно безнаказанно. Благодаря отсутствию присутствия. Или наоборот?

В общем, разберемся.

– С наступающим тебя. – Люба с трудом подбирала слова. Никогда еще разговор с Людмилой не давался ей с таким трудом. Люба просто давилась этими банальностями, словно заплесневевшим черствым хлебом, в горле стоял ком, а к глазам подступали слезы. И это в канун Нового года! Когда во всех домах стоял одурманивающий запах оливье и студня! Ну а те, кто побогаче, баловали себя зажаренным в духовке молочным поросенком или индейкой.

Люба взяла в свободную от телефона руку маленькое солнышко, мандаринку, чтобы согреть душу, и принюхалась. Пахнуло любимым праздником, детством, ничем еще не омраченным счастьем. Надо пересилить себя и добавить в надтреснутый сухой тон нотки радости: