Любовь и смерть по вызову
Шрифт:
– А разве не ты мне недавно говорила, что у Варягина возникла потребность найти козла отпущения? Что он хочет кого-нибудь убить, потому что чувствует себя обиженным? Вот и излил злость на соседа.
– Какая чушь! – повторила Люба.
– И не чушь вовсе, – надулся Стас. – Стройная версия. Только доказательств маловато.
Любе некстати вспомнились некоторые строки из письма Варягина, отправленного им по электронной почте. Интересно получается. Варягин зол на весь свет, на его лестничной клетке труп. Черт его знает. Стас-то не так уж и не прав.
– В час по чайной ложке, – вздохнула она.
– Что?
– Приедем поздно, вот
– Да. Поздно.
– О чем ты думаешь?
– Как доказать вину Варягина, – коротко ответил Стас.
– Вы ничего не докажете. Разве можно осудить человека на том основании, что он несколько раз поскандалил с соседом по лестничной клетке?
– Все можно, – пожал плечами Стас. – Человек-то умер. Налицо криминал. Кто-то должен за это сесть.
– Я тебе докажу, что ты ошибаешься.
– Ты обещала к Варягинской квартире и близко не подходить.
– И не собираюсь.
– Хвала аллаху! Тронулись наконец!
– Ты вроде не мусульманин. Аллаха-то зачем помянул?
– Да кого угодно. Черта, дьявола, пророка Магомета. Не знаешь, кому молиться, какому богу. Или дьяволу. Господи, почему ж люди не летают?!
– Авария, Стас. Потому и стояли.
– Вот уроды! – взвился Самохвалов. – Ездят, как… – Люба заткнула уши, потому что понеслась матерная брань. В пробках люди перестают разговаривать, как люди. И думать тоже.
Люба и не ожидала, что столь неудачно начавшийся вечер закончится так приятно. То ли погода так повлияла, то ли выпитое за ужином спиртное, но в наступившей вскоре после их приезда темноте Люба сидела у костра вместе со Стасом, томная, расслабленная, и думала о том, что, кажется, понравилась его родителям. Во всяком случае, как это принято говорить, ужин прошел в теплой и дружественной атмосфере.
«Любовь Самохвалова – звучит не слишком благозвучно», – лениво думала она, – «но если женщина любит своего мужа, она должна взять его фамилию». Она тут же спохватилась: «Размечталась! Подумаешь: любовник привез к родителям на дачу!»
– Стас?
– Ну? – зевнул тот.
– А что ты про меня рассказывал родителям?
– Что-то рассказывал.
– Хорошее?
– Нет, плохое.
– Я тебе уши сейчас надеру!
– Ха-ха!
– Отшлепаю!
– Милая, и зачем тебе ребенок? У тебя есть я.
И они оба вдруг резко замолчали. Шутка была неудачной.
На следующий день Стас от скуки вывез Любу на местную дорогу, практиковаться в вождении.
– Здесь водителей – три с половиной калеки, поэтому можно тебя выпускать. Посмотрю, на что ты способна, – сказал он, усаживая ее за руль. – Разобьешь мне тачку – купишь новую.
Она рулила старательно, пытаясь доказать, что вполне освоила процесс.
– Что ты шарахаешься от встречных машин чуть ли не на обочину? – все равно нашел повод придраться Стас.
– Пропускаю.
– Не надо: тебя и так все боятся. Сами объедут за километр.
– У меня получается?
– Ага. Щи варить.
– У меня, между прочим, на следующей неделе будут права!
– Это тебе кто сказал?
– Инструктор. Я деньги заплатила.
– Права – это хорошо, – задумчиво сказал Стас.
– Так ты не возражаешь?
– А, получай свои права! – махнул рукой он. – Кто знает, быть может, в скором времени и пригодится?
В общем, уик-энд прошел на мажорной ноте. Люба надышалась хвоей в сосновом бору, обожгла руку, неловко вытаскивая из костра печеную картошку, но съев ее, умилилась и расчувствовалась, вспомнив
Когда его родители их провожали, у Любы возникло чувство, что это уже серьезно. Знакомство состоялось, глупостей она, вроде бы, не наговорила, плохой хозяйкой себя не показала. Как знать? Может, это и будет ее семья?
Люба вспомнила о Варягине только вечером в воскресенье. Надо бы и почту проверить, и сообщение послать. Права она или не права, интересно? Ладно, подождет. В конце концов, что может случиться до завтра? В тюрьму его не посадят, это уж точно. Стас ничего об этом не говорил.
Люба пугалась, когда он приходил домой в таком вот настроении. Злой, растрепанный, раздерганный какой-то, нервный. Она, молча, ушла на кухню.
– Это черт знает что! – завопил в прихожей Стас. Потом загремела упавшая вешалка, на пол со звоном посыпалась мелочь из его карманов.
– Ты можешь потише? – возмутилась она.
Стас протопал в комнату и зло сказал:
– Твой Варягин – просто козел! У нас еще один труп.
– Труп?!
– Алкаш из четвертого подъезда. Похоже, что в округе завелся маньяк, член общества «Трезвость». Два потерпевших, и оба любители заложить за воротник. Сегодня в девять часов вечера позвонила жена покойного Михаленко и, рыдая, сообщила, что у лифта лежит ее сосед Олег Варягин весь в крови.
– Так его все-таки убили?!
– Ты слушай, не перебивай. На лестничной клетке кто-то вывернул лампочку. Людмила Павловна Михаленко утром, часов в восемь, видела, как ее сосед Варягин вышел из своей квартиры, одетый в рыжую приметную куртку и рыжую же кожаную кепку. И вот Михаленко выходит вечером из своей квартиры и у лифта (заметь, лампочка вывернута, только уличный фонарь в окошко светит!) видит эту самую кепку и куртку. В крови. Ну, кто убит?
– Варягин.
– Вот и она так подумала. Но приехавшая опергруппа, восстановив освещение, вскоре идентифицировала труп как некоего Палочкина Сергея Прокопьевича сорока трех лет. И Людмила Павловна вынуждена была это подтвердить. Палочкин – известная личность. Давно уже пьянствует, пока не бомжует, но в квартире у него настоящий притон. Был. Палочкин собирал и сдавал бутылки, постоянно клянчил у жильцов деньги. И продуктами брал, не гнушался. В общем, опустившаяся личность.
– Ах, этот! Из четвертого подъезда! Конечно, помню! Да и я сама ему десятки совала. Уж больно вид у него жалостливый. И пустые бутылки нарочно к мусоропроводу выношу. Только поставишь, он тут как тут! Словно караулит. Но за что же его убили?
– Найти бы, кто убил, да спросить: «А за что, собственно?» Эти два трупа, Палочкина и Михаленко как-то связаны. Но как?
– Почему обязательно связаны?
– Во-первых, оба убийства произошли на одной лестничной клетке. Во-вторых, на Палочкине почему-то была одежда Варягина. В-третьих, черт, все завязано на этом Варягине! А у него на сегодняшний вечер железное алиби! Железобетонное. Он с работы уехал без пятнадцати девять, есть свидетели. И приехал к дому позже, чем опергруппа. Увидел труп Палочкина и принялся вдруг дико хохотать. Ну не странная ли реакция? Может, ты права, и он точно псих? На почве глубокой депрессии крыша поехала. Может такое быть?