Любовь Ивана Ильича, или Сны сбываются с четверга на пятницу. Сборник психологических рассказов
Шрифт:
Татьяна Михайловская хорошо знала как современную, так и классическую литературу. Спасибо бабушке.
Детство Тани было счастливым и безоблачным. Она была солнечной, доброй и нежной девочкой. Больше воспитывалась бабушкой, нежели матерью с отцом, вечно озабоченных работой, нехваткой времени и денег.
Бабушка, высокая, статная и строгая, в прошлом педагог – учитель русского языка и литературы, пыталась реализовать свою сокровенную мечту. Вырастить исключительно интеллектуальную чувственную барышню с хорошим вкусом и благородными манерами. С дочерью не получилось. Загруженность по работе и через чур бойкий, больше мальчишеский характер дочки – матери Татьяны, не позволили
Танечка, в отличие от своей матери была другая – спокойная тихая, тянущаяся к общению с бабушкой. Начала читать с трех лет. К пяти годам она уже свободно писала, причем не корявыми полупечатными буквами, а почти каллиграфическим почерком. Окружающих это умиляло и приводило в восторг. К девяти годам перечитав все книги из домашнего огромного книжного шкафа, она взялась за районную библиотеку.
Татьяна с детства вела дневник. Ей нравилось писать. Своим каллиграфическим почерком, выработанным под пристальным вниманием бабушки, она записывала в разлинованной тетрадке все, что происходило с ней дома, в школе, во дворе… С кем дружила, кто ее обижал.
“Каждая приличная девушка должна иметь свой дневник” – считала Танина бабушка. Внучка по этому поводу не возражала. Более того – ей было интересно писать и перечитывать свои заметки, экспериментировать с написанным, сочинять коротенькие детские стишки, делать зарисовки ручкой иди цветными карандашами. Дневник был только ее территорией, где события жизни переплетались с фантазиями, девичьим переживаниям и куда вход посторонним был строго запрещен.
Писала Татьяна легко и свободно. Литература и русский язык – любимые предметы. Ее сочинения были лучшими в школе. Однако подводили математика, физика и химия, которые никак не давались ученице Тане Михайловской. Родители ругали за это дочь, даже пытались нанять репетитора, но бабушка жестко дала им отпор. Как педагог она считала, что у каждого ребенка есть способности, которые надо развивать и неспособности, которые никогда не пригодятся в жизни и их не надо трогать.
Мудрая бабушка оказалась права. Успешное участие Тани в литературных олимпиадах и конкурсах приносило дивиденды в виде дипломов, поощрений, дополнительных баллов при поступлении в институт и повышенной самооценки.
Татьяна Михайловская расцветала.
После окончания школы сложностей с выбором профессии не было. Татьяна легко поступила в литературный институт, где училась с большим удовольствием и который закончила с красным дипломом.
Литературовед, литературный критик, в какой-то степени журналист – Татьяна Михайловская с головой погрузилась в работу. Встречи с молодыми людьми были эпизодическими и носили характер скорее любопытства, нежели чего-то большего.
Получив филологическое образование, и погруженная большую часть своего времени в проблемы книжных персонажей, Татьяна недостаточно хорошо знала реальную жизнь. Этому же способствовали достаточно узкий круг общения, заботливая бабушка и родительская опека. Таня как бы и не возражала этому своему комфортному состоянию, не понимая того, что реалии настоящего проходят мимо, формируя у нее житейскую наивность и беспомощность.
А потом счастливая, спокойная жизнь закончилась. Медленно, как-бы исподволь стали появляться тревоги, страхи, депрессия и не проходящая душевная боль. Они усиливались с каждым днем, лишая сна, сдавливая горло и не давая дышать. От ощущения бесперспективности борьбы опускались руки. Отдушиной был дневник, в который Татьяна своим каллиграфическим почерком записывала происходящее. Это приносило ей временное облегчение, на некоторое время освобождала от тревоги настоящего дня, но страх за будущее оставался непоколебимым.
Пыталась искать помощи. Чаще безуспешно, но иногда бывали чудесные встречи, вселяющие оптимизм и заставляющие жить дальше.
Периодически под псевдонимом
Целиком опубликовать дневниковые записи, да еще под своим именем Михайловская не решалась. Ей казалось, что если она это сделает, то будет уязвима. Выжидала время.
И оно пришло.
Татьяна это осознала не сразу. На те микроскопические изменения, которые происходили с ней, она вначале не обращала внимания. Но постепенно элементы некой стабильности стали более отчетливо осознаваться. Появилось внутреннее спокойствие. Забытая когда-то улыбка все чаще стала появляться на ее лице. Уменьшилась гнетущая, давящая к земле слабость. Вроде бы мелочи, но и окружающие люди в ее восприятии тоже стали меняться, становится мягче, душевнее, отзывчивее.
Вот и сейчас, оставшись в квартире одна, Татьяна, анализируя происходящие изменения, погрузилась в размышления. Однако неожиданный удар в дверь, громкий и резкий, как будто бы что-то упало, заставил ее вздрогнуть. Прислушалась. В полуночной тишине больше не раздавалось никаких звуков. Внутреннее напряжение, смешанное со страхом нарастало. Татьяна тихо, на цыпочках, не включая света подошла к входным к дверям и заглянула в глазок. Лестничная площадка была пуста, двери напротив закрыты. Осторожно и медленно, стараясь не шуметь, она приоткрыла дверь. То, что она увидела, ввергло ее в ступор, голос застрял где-то в глубине ее тела. На ступеньках, идущих вверх на следующий этаж, лицом вниз лежал мужчина в светлой рубашке. Нож торчал у него из спины. Густая темная кровь медленно вытекала из безжизненно лежащего тела.
Через три месяца после описанных выше событий.
В полутемном кабинете в глубоком кресле сидел человек в белом халате. Свет настольной лампы освещал приятное немолодое лицо и мятую тетрадь в его руках. Поза выдавала сильную усталость. Доктор Либерман Михаил Львович, как обычно, задержался после работы, чтобы завершить незаконченные за день дела: заполнить амбулаторные карты больных, проконтролировать работу своих сотрудников, врачей психотерапевтического отделения, подписать больничный листы, ответить на формальные письма чиновников от медицины и т. д.
За окном моросил дождь, и периодически ветви стоящего рядом клена, стучали в стекло. Общая атмосфера убаюкивала, клонила в сон. Но то, что читал Либерман в тетради, было очень интересно и не давало заснуть. Перелистывая листок за листком, Михаил Львович погружался в события печальные и даже в чем-то трагические. Исповедь измученной женщины. Безысходность, тоска и душевная боль. На каждой странице.
Михаил Львович прикрыл глаза, вспоминая молодую улыбающуюся женщину, одетую скромно, но со вкусом. Она не записывалась на прием в обычном порядке, а поймала доктора Либермана в коридоре отделения.
Приятный тембр ее голоса с вежливыми и в то же время интеллегентными нотками просьбы: «Михаил Львович, вы не уделите мне пять минут?» – не предполагал отказа.
– Прошу вас, – Доктор Либерман правой рукой указал направление, где был его кабинет.
– Я подойду к вам через пятнадцать минут. Дела, знаете ли, – и с полуулыбкой вновь быстрым шагом пошел по длинному коридору отделения, сверкая огромной лысиной и белизной халата.
Прошло больше часа, но женщина продолжала сидеть около кабинета Либермана, рассматривая какую-то брошюру на журнальном столике, скромную табличку на дверях, на которой было написано, что помимо того, что Либерман М. Л. является заведующим отделением психотерапии в университетской клинике, он еще и профессор, и доктор медицинских наук. В общем, светило.