Любовь красного цвета
Шрифт:
Последние слова Джини произнесла с улыбкой. Ему не оставалось ничего другого, как послушно последовать за нею из ресторана. На улице она, задрав голову, вгляделась в небо. Ее волосы были влажны от дождя. И его волосы тоже. Последний проблеск дневного света умер, густые сумерки окутали город. Мимо на велосипеде проехал школьник, мальчишка в окне дома напротив плаксиво позвал мать, вдали приглушенно гудел автомобильный поток.
– Стало совсем темно, – произнесла Джини едва слышно.
На этой улице Роуленду не приходилось бывать раньше. Рю-де-Ренн показалась ему скучным
– Вот он – тот самый дом, на противоположной стороне улицы. Следующий за тем, в котором живет Элен.
– Элен?
– Ну да, Элен Ламартин. В этих домах такие огромные квартиры, Роуленд… – Фраза получилась отрывистой. Да и сама Джини внезапно стала выглядеть необычно скованной. – Нам не имеет смысла идти внутрь вдвоем.
– Ты хочешь, чтобы пошел я?
– Пожалуй, в самом деле лучше будет, если пойдешь ты. В твоем распоряжении десять минут. Я подожду тебя на углу. Там за углом есть кафе. В общем, мимо не пройдешь.
– Договорились. Вряд ли тебе придется ждать меня слишком долго. Лазар наверняка принял все меры предосторожности, так что, думаю, и десяти минут не пройдет, как мы снова увидимся.
Пару минут Джини стояла, поеживаясь от холода и возбуждения, а потом, подняв воротник, начала медленно ходить взад-вперед. Она старательно разглядывала тротуар, деревья, портики зданий, фиксируя все детали и не позволяя себе думать о недавнем прошлом. Роуленд не обманул. Минут через шесть он появился из-за угла.
– Все обстоит именно так, как мы и думали. Вход в дом сторожит проклятая баба из пресс-службы Казарес. Дала мне свою карточку и велела позвонить к ним в контору завтра, если у меня еще останутся какие-то вопросы. Не женщина, а само очарование. Жаль только, дверь перед носом захлопнула.
– В самом деле? – чуть недоверчиво взглянула на него Джини. – И сколько же ей, интересно, лет?
– Лет? А Бог ее знает. На вид сорок – сорок пять. Какая разница?
– Разница могла бы быть существенной. – Ее голос был на редкость бесстрастен. – У тебя, Роуленд, есть масса преимуществ, которые ты почему-то склонен недооценивать…
– Какие еще преимущества? – Он был уже готов уйти. – О чем ты?
Джини задумчивым взглядом окинула его высокую фигуру. У него были потрясающие глаза, прекрасные густые волосы. Она просунула руку ему под локоть.
– А за следующим углом, – наставительно произнесла Джини, – около кафе, о котором я тебе говорила, есть цветочный магазин, один из лучших в Париже, который до самой крыши набит изумительными цветами.
– Ну и что из этого?
– Ты работаешь в очень уважаемой газете, Роуленд, и очень хорошо работаешь. Но даже тебе не мешает научиться еще кое-чему в жизни. Пойдем, – обаятельно улыбнулась она. – Помнишь, что ты сказал мне по телефону, когда я была в Амстердаме? «Сейчас я обучу тебя некоторым приемчикам желтой прессы».
Матильда Дюваль, женщина старомодных
Она не знала точного возраста Матильды, но, во всяком случае, старуха выглядела лет на восемьдесят, не меньше. Правда, бабка была крестьянских кровей, а крестьянки, в особенности с юга, стареют быстро, так что Матильда Дюваль вполне могла выглядеть старше своих лет. Но сколько бы лет ей ни было, Матильда представляла собой воплощение всего того, чего Жюльет опасалась больше всего в жизни. «Пусть случится все что угодно, – размышляла она, глядя на старуху, – но чтобы закончить свои дни вот так? Нет, ни за что! Такого со мной не будет никогда».
Роста в Матильде было от силы метра полтора, а скрюченная спина делала ее похожей на ведьму. Старуха и не думала молодиться: облачена в черные крестьянские одежды с головы до ног, жидкие волосы гладко зачесаны назад, на подбородке – жесткая щетина, а уж о морщинах разговор особый: они не только глубокими бороздами лежали под глазами и вокруг рта, но покрывали густой сетью все ее лицо. Руки изуродованы артритом, ноги распухли… В довершение ко всему Матильда была еще практически слепа – по этой огромной гулкой квартире она передвигалась черепашьим шагом, беспрестанно перебирая четки, прикасаясь к многочисленным картинкам-иконкам и бормоча что-то себе под нос.
В квартире было жарко, не меньше тридцати градусов. Старуха была довольно чистоплотна: она то и дело смахивала с комодов пыль, подметала пол, согнувшись в три погибели, но это не помогало – воздух был пропитан тяжелым, ничем неистребимым запахом. Невыносимо разило нафталином – оставалось только удивляться, где она ухитряется доставать его в наше время. Пахло подгоревшим растительным маслом, пылью и несвежим бельем. И все эти запахи подчас перебивал крепкий запах мочи – старая Матильда, судя по всему, страдала недержанием. В подобных случаях она надолго исчезала в одной из ванных комнат, и, когда появлялась вновь, пахло уже гораздо меньше. Жюльет искренне боялась, что во время одного из таких заходов в ванную ее подопечная грохнется на пол или позовет на помощь по какой-нибудь надобности. Хватит ли у нее сил помочь старухе? Ведь сперва надо будет превозмочь себя. Это немощное создание вызывало у нее неподдельную жалость, и все же ее время от времени передергивало от омерзения. Поскорей бы семь часов – тогда наконец можно будет уйти. А до тех пор придется дышать этой вонью. Господи, хоть бы не стошнило…
Казалось, старуха никогда не закончит возиться. Сперва ей нужно было ужинать, чуть позже выпить чашку теплого молока, затем требовалось заново перестелить постель, не забыв при этом сунуть под одеяло грелку, «чтобы простыни не были холодными». После этого наступило время молитвы – на коленях у кровати. Помолившись, Матильда направилась в комнату по соседству с ее спальней. Эта комнатушка тоже была спальней, но служила старухе чем-то вроде часовни в честь ее обожаемой Марии. И там стояла кровать, которую тоже следовало заново застелить, будто Мария собиралась прийти сюда ночевать. Мария, которой уже не было в живых…