Любовь моя
Шрифт:
— К кому же еще апеллировать? Может, нам, ради разнообразия, переключиться на Оскара Уайльда? — рассмеялась Инна.
Аня не смогла мгновенно затормозить и снова разразилась возмущенной тирадой:
— Этак ты Пушкина сбросишь с корабля современности. Не трепли попусту имя, святое для каждого русского человека. Он задает современным поэтам высокую планку. Для меня любовь к Пушкину — неопровержимый факт и сегодняшней жизни нашего потрепанного перестройкой общества. С молоком матери дети впитывают его гениальные строки. Может даже на генетическом уровне. Язык твой — враг твой, — закончила она менторским тоном, словно подвела итог своей воспитательной
— Мне было шесть лет, когда я впервые высказала свое впечатление о стихах Пушкина и самом авторе: «Пишет, как счастливый человек». В ту пору мне была более понятна горечь любви к Родине и простым людям печального Некрасова, — мягко и спокойно поведала Лена. — Я тогда была еще слишком мала, чтобы видеть за кажущейся легкостью Пушкина бездонность и бесконечность его таланта. Я не могла охватить палитру вселенского масштаба его личности, не осознавала восхищения Пушкинского гения перед разумностью устройства Природы, не понимала одушевленности его поэтической Вселенной, гармонии и Космоса личности, его пути к мудрому покою, и того, что в его стихах Россия обрела твердый голос.
— У каждого свой путь к Пушкину. Не скоро мы находим ту дверь, которая приводит нас к гению. Только с возрастом мы начинаем осознавать, насколько в юности мы были далеки от понимания его творчества, — подхватила Аня мысль Лены.
«Лена говорит не про то, о чем мы все привычно думаем о Пушкине. Она оснащена более глубокими знаниями», — решила для себя Инна.
— Мир, Космос, Вселенная — достойное вместилище гения поэта!.. Лена, устрой мне достойную нахлобучку, — весело предложила Инна. — Сравним классиков Запада и Востока?
Аня обеспокоенно спросила:
— Насмешничаешь? Это просто возмутительно! Русская классика — бесспорное достояние всей Планеты, она гениальна.
— Кто отрицает? Но ее состав постоянно меняется, дополняется. И это нормально.
— Может, Дмитрия Быкова и Пелевина внесем в школьную программу для обязательного изучения, хотя они еще не прошли проверку временем? Канонизируем их стараниями критиков? Дадим ход делу? — спросила Аня.
— И чем это Быков тебе не угодил? Ты и его поругиваешь? Мутный? Недолюбливаешь? А что? Не исключено что внесем, у нас же литературоцентристская страна, — как-то слишком охотно поддержала Жанна идею Инны.
— Была. И тебя, Лена, к ним причислим. А что? Неплохая кампания. Гордись!
— Озорничаешь? — отмахнулась та.
— Будем спасать положение новыми классиками. Пусть принадлежат вечности! Я понимаю, изобилие современных шедевров требует мужества, чтобы их выделить из гущи и признать… — сделав выразительную паузу, провозгласила Инна. — Кто «за», кто «против»? Кто воздержался?
«Она сделала паузу в расчете на аплодисменты? Перебьется», — подумала Аня.
— Если будет, кому читать… по-русски, — неожиданно подпустила неверия Жанна. — У нас на Дальнем Востоке сплошь…
— А вдруг и правда лет через двести окажется… Ну там… китайцы нас поглотят или мусульмане… вдруг переметнутся… ассимилируют… Сейчас уже идет борьба за сознание людей. Не дай Бог, третья мировая… Нашим просторам завидуют, — испуганно и бестолково забормотала Аня.
— Прозрела, увидела «то, что временем сокрыто». Эх ты, тюха-матюха! Это, по меньшей мере, смешно, — заносчиво возмутилась Инна.
— Если бы не было так грустно, — вздохнула Жанна.
— У тебя всегда так: от полной уверенности, что всё разрешим, всех
— Рожать надо больше и всё устроится. Или ты надеешься на демографическую теорию неуничтожимости человечества? Тогда изучи футурологию — науку о моделях будущего и вероятности превращения их в планируемую реальность. Квантовые теории предполагают вероятность события, но там тоже свои законы. И у прогнозистов все прописано: разведка и сбор информации, выводы и рекомендации… А там, глядишь, идея овладеет массами, — неожиданно резко выступила Аня.
«А сколько малых народностей уже исчезло?.. Как отшила! А прикидывается ясочкой. Вот и пойми ее… Сейчас начнет бросаться лозунгами, втискивать нас в строго оговоренные рамки. Мол, «ей ведомо»… Ни фига не «волокет» в литературе. Глядишь, опять заведет речь о стародавних классиках в пределах школьной программы. Решит «избрать возвышенный предмет» и станет всерьез растолковать нам понятия фабулы, сюжета, жанра, композиции. И пошло-поехало. Какая неподъемная тема! С кем рискнет схлестнуться? Не станет же она оспаривать первенство с Леной? Получится, можно сказать, пародия на диспут. Как ни грани булыжник, он булыжником остается… Представляю какой хай подняла бы Лена, услышав мои «гиблые» рассуждения… Ну не со мной же? Это само по себе оскорбительно. Не охота мне на ней оттачивать свою жесткую аргументацию. Не почешусь. Но ведь могу завестись, черт возьми… Анька не хочет выглядеть белой вороной, вот и старается, как может, чтобы мы не думали, что она совсем уж валенок. Бог с ней. Так и быть, промолчу на этот раз. Устала я кувыркаться на мелководье», — рассудительно закончила свой внутренний монолог Инна.
*
«Слово взяла» Жанна.
— Я вся из Пушкина. Для меня его произведения — своего рода сакральные тексты, мантры. Я поражаюсь их заряженности, какой-то подключенности к Космосу, удивительной способности реконструировать мир вокруг себя. Всё тысячу раз проверено-перепроверено, изучено, а все равно отыскиваются все новые и новые неисследованные грани в, казалось бы, уже привычных сторонах его великого наследия.
Но я читала, что поэты сочиняющие, подражая Пушкину, или художники, копирующие манеру Микеланджело, Репина, Васнецова и других великих, в наше время уже не интересны. Теперь пишут с «вывертами» и этим привлекает читателей и зрителей.
— Привлекают гадостью, фокусами, сомнительными идеями, а не талантом, — охотно поддакнула ей Аня.
— Новое время требует оформлять мысли и чувства иначе, — не согласилась с подругами Инна. — Мне знакомый искусствовед сказал, что раз удивляет и восхищает, значит, это искусство. С вашей точки зрения настоящее искусство умерло или продолжает умирать? — усмехнулась Инна.
— Оно стало хуже? — спросила ее Жанна.
— Для особо любознательных разъясню: оно стало другим.
— Хуже, — упрямо сказала Аня.
«Ну как школьницы, в самом деле. Спорят, спорят», — удивилась Лена.
— А Ленка опять «не подает признаков жизни», не реагирует на наши комментарии. Спит? Уши ей заложило? Несогласно молчит, со скрытым протестом? Никак не смилостивится, не снизойдет до нас, простых смертных. Плутает в дебрях своих размышлений? Черный ящик, а не человек, — зевая, незаметно для себя вслух произнесла Жанна.
— Я здесь, — сонным голосом напомнила о себе Лена и подумала о Жанне с некоторой грустью: «Какая умная и интересная была девчонка! А потом муж, дети, внуки, удаленность…»