Любовь моя
Шрифт:
— Лена, а что ты читаешь, когда у тебя на сердце тоска? Ну не Гомера же? — ничего не заметив в ее поведении, продолжила разговор Аня. (И всё-то ей интересно!)
— Музыку слушаю. Окунаюсь в мир прекрасных мелодий и на какое-то время полностью ему отдаюсь. А в детстве у меня музыка в голове рождалась. Стою, бывало, посреди огорода, звуки меня обволакивают, я обо всем на свете забываю…
— У одних музыка в голове барыню танцует или вальс, у других медленный танец-размышление, а у некоторых там полный штиль, — усмехнулась Инна. — В школьные годы, помнится, ты боролась с тоской и раздражительностью физическим трудом,
— Представляешь степень моей нервности после детдома, если мне чуть ли не ежедневно требовалось три-четыре часа разряжаться с топором или с лопатой в руках? Благодаря этому прекрасному лекарству я не позволяла себе срывать тормоза. Так сказать, совмещала полезное с… полезным. Теперь оно мне не по силам. Пришлось перейти на интеллектуальную терапию, — улыбнулась Лена.
14
Опять словно из «глубины веков» до Лены донесся голос Ани:
— …Меня поразило, с каким брезгливым презрением он описывал свою связь с простолюдинкой, и с каким высоким накалом чувств — с женщиной своего круга. Сноб! Он не осуждал ту замужнюю женщину за измену, а восхищался ею!
— Но как талантливо! Он гений, но он человек. И не надо трясти грязным бельем. Не рассматривай поведение его героев через призму своей мнительности, — сказала Инна.
— Не представляю, чтобы я шла с мужчиной тайком на квартиру, прекрасно понимая зачем. Я бы чувствовала себя униженной, меня бы съедал стыд, он убивал бы во мне всякое желание. Чтобы я, как самая последняя проститутка?!.. А ей хотя бы что! Увидела мужчину, ум за разум зашел и все! Как просто… Солнечный удар! А если их много… этих ударов? Кто она тогда?
— Вот видишь, мы читаем книги, чтобы лучше понять себя и других, чтобы почувствовать счастье, которого не испытали в жизни, — усмехнулась Инна.
— Для меня личный опыт важнее. Боль быстро учит. Но без книг он не был бы мною осмыслен так глубоко, — сказала Жанна.
— …Боль не всегда пробуждает оглохший мир. А если и пробуждает, то ненадолго. Я о войнах.
— …Дети должны читать, чтобы развить в себе способность чувствовать, понимать, выражать свои эмоции и учиться коммуникации, и тем готовить себя к взрослой жизни.
— А кому-то важно из книг узнать, что он не одинок в этом мире, что кто-то думает так же как он.
— …Мне кажется, в молодые годы писатели пишут, чтобы создать себя. А старики уже осознанно стараются влиять на других, — еще услышала Лена, погружаясь в темноту.
*
— …Читала я как-то в интернете книгу за авторством… как же ее… о черт, склероз… Ренаты Литвиновой. И ужасалась.
— И что же в результате ты в себе или в ней нашла? — настырно спросила Инна Аню. — Ловко вяжет слова?
— Неприятное, шизофреническое впечатление произвела. Может, я в ней чего-то не поняла? Говорят, тот хорошо пишет, кто хорошо думает. По телевизору Литвинова излагает свои мысли просто, легко, складно. И как актриса прекрасно смотрится. Но ее фильм, где она режиссер, тоже отдает странностью. Она будто не контролирует свое воображение. У нее там роль экстравагантного сыщика. Нет, я понимаю: несовершенный человек в несовершенном мире… это особенно интересно, но как-то непривычно, — неуверенно ответила Аня.
— Не странностью, а своеобразием манеры отличается. Для тебя она слишком рафинированная. В современном художественном
— Литвиновой приписывают слова: «Сплетни — самый недооцененный литературный жанр». Если это так, то она человек с нетривиальным чувством юмором, — одобрительно отозвалась Лена.
— Помню ее, милая чудачка. У нее манера говорить проникновенно, с легким придыханием. Она вызывающе красива, как античная статуя. Какой профиль, какая изящная посадка головы! А кожа! Кажется, что ее лицо никогда не искажается страхом и злостью. Талантливая, — подтвердила Жанна.
Аня продолжила рассказ:
— И тут я вспомнила, как под названием «Жизнь и судьба» Гроссмана кто-то такую муру в интернет запустил, что я громко возмущалась: «О, матка Боска! Это же невозможно читать!» Какими только словами я его не поносила, аж в глазах темнело от ярости. А оказалось, что это подделка. Кто этим занимается и, главное, зачем? Хочет дискредитировать автора? Наверное, и с Литвиновой та же история произошла, а я сдуру бесилась, надрывалась, — поругала себя Аня. — На эту мысль кроме всего прочего меня натолкнуло и чтение в интернете произведений непримиримого, неутомимого, несгибаемого Эдуарда Лимонова.
— Может, еще и бесконечно обаятельного? — фыркнула Инна.
— Я для эрудиции захотела познакомиться с его творчеством. Меня заинтересовала шумиха, поднятая вокруг его имени жадными до слухов журналистами, мол, он оригинальных, даже радикальных взглядов. Может, они намеренно подкидывали интригу? Так вот, там… сплошной примитивный мат! Бандитский язык, тюремная этика, пошлость, доведенная до гротеска и абсурда. Намеренно демонстрирует вредное заимствование? Лимонов, конечно, человек свободный и имеет право выражать свое мнение, но культурно. А он хвалится тем, что не уважает людей, появляясь на балконе нагишом, упоительно смакует свои ощущения! Этим он «с беззастенчивой откровенностью и с максимальной достоверностью» покоряет сердца читателей? Мастер высокого класса. Тренд сезона! Мир рукоплещет, — в Инниной манере «завелась» Аня. — Разве это не треш? И мы должны гордиться таким человеком? Что о нас подумают американцы? Русские — дикий народ? Лимонов считает, что чем грубее выражается, тем правдивее звучит его опус? Эта черно-белая гамма характеров — его особенность? Венедикт Ерофеев тоже не стерильно писал, но как талантливо! А у Лимонова жалкое ему подражание. Может, конечно, он еще в чем-то силен, а я не поняла, но меня раздражает экспансия в литературу грубости и пошлости. Они ведут к оскудению чувствительности, ослаблению эмпатии, утрачиванию человечности. А литература должна играть на повышение духовных ценностей. Она обязана носить характер совести.
— И не закрадывается сомнение, что ты не права? Художник Шемякин говорил, что иногда шокирующие непристойные вещи могут дать любопытные плоды, новые ходы в искусстве.
— Правильно ли ты поняла Шемякина? В его творчестве я подобных отклонений не заметила. Он умный художник, величайшая фигура в искусстве, — возразила Аня Инне. — У меня нет слов! Я читала Лимонова и думала: «Разве такой человек может быть нежным и ласковым? Искренним — да, честным — возможно, но добрым — никогда. Автор наповал убивает своим «красноречием». В моем понимании он не тянет даже на…