Любовь не с первого взгляда
Шрифт:
— Я даже не буду спрашивать, что тут происходит, — холодно и негромко сказала королева, однако её появления хватило для того, чтобы «группа поддержки» замолкла, люди расступились, а дамы позабыли про свои платочки и присели в реверансах. Ах, нет, одна мадемуазель умудрилась и в реверанс сесть, и платочка от декольте не убрать, и даже на шажок вперёд выступить — отчаянная особа. Платочек-то был яркого цвета, и не столько закрывал вид, сколько привлекал к нему взгляд.
Дуэлянты, конечно, слов королевы не услышали за звоном шпаг и шумом крови в ушах, но изменение фоновой обстановки
Оба драчуна были молоды и хороши собой, но повели себя в этой ситуации по-разному. Один, обаятельный брюнет с ясными весёлыми глазами, послал королеве ослепительную белозубую улыбку и раскланялся самым непринуждённым образом. Другой, шатен с характерным неместным профилем, ощутимо нахмурился и явно чувствовал себя виноватым, пряча глаза.
— Ладно, от господина Се-Крера я иного и не ожидала, — невольно улыбнулась в ответ поименованному Кая, — но вы, господин Се-Нист, всегда казались мне образцом здравомыслия!
Шатен в ответ на этот упрёк смутился ещё больше, но на его защиту неожиданно ринулась та самая отчаянная девица, которая явно не теряла надежды привлечь кое-чьё внимание к своим несомненным достоинствам:
— Ах, ваше величество, не корите брата, здесь полностью моя вина! — крайне мило улыбнулась она и столь же мило и без лишних подробностей объяснила суть дела.
Оказалось, что господин Се-Нист на досуге пописывает весьма остроумные эпиграммы, но, не желая никого задеть, не предаёт свои сочинения огласке. Однако его сестра посчитала свеженаписанную эпиграмму, посвящённую господину Се-Креру, столь остроумной, что не удержалась и прочла её последнему. Тот со всем присущим ему пылом посчитал это достойным поводом для ссоры, и, несмотря на миролюбивый характер Се-Ниста, дело закончилось дуэлью.
— Эпиграммы! Как интересно, — проявила любезность Кая. — Господин Се-Нист, вы могли бы скрасить мой завтрашний вечерний чай вашим творчеством?
Шатен снова смутился, пробормотал в ответ что-то любезное, поклонился и заверил, что, конечно, почтёт за честь.
— Вот как! — с картинно напускной досадой, но с искренним весельем воскликнул Се-Крер. — Ваше величество, вы разбиваете мне сердце! Неужто досужие шутники любезнее вам, чем храбрые воины?
На лице мадемуазель Се-Нист мелькнула лёгкая досада.
Кая вежливо приподняла брови и с улыбкой ответила Се-Креру:
— Пока что ваши крики только испортили мне вечер, мсье. Однако я позволю вам реабилитироваться в моих глазах. Через три дня будет небольшой бал в честь святого Кадмия, и я рассчитываю, что в танце вы будете не менее умелы, чем в фехтовании.
Се-Крер разулыбался, выдал целую череду танцевальных поклонов и заверил, что королева может не сомневаться в его желании загладить испорченный по его вине вечер.
Мадемуазель Се-Нист тихонько вздохнула, после чего получила от брата ощутимый тычок в бок.
— Больше никаких дуэлей под моими окнами, я надеюсь, — обвела Кая взглядом присутствующих.
— Я прослежу! — вызвался Се-Крер под дружный смех.
Кая и сама не сумела избежать смешка,
— Нет уж, если проследите вы — меня тут каждый вечер будут ожидать представления такого рода.
Приняв поклоны присутствующих, она удалилась к себе, чувствуя, что это маленькая сценка сделала её настроение гораздо более радостным и отвлекла от тяжёлых мыслей.
Глава девятая
На следующее утро Кая решила, что пора взяться за всю эту секту всерьёз. Она вызвала во дворец своего двоюродного брата, епископа, чтобы посовещаться с ним.
Для небольших совещаний подобного рода на светлой стороне дворца была оборудована небольшая и уютная гостиная, наполненная цветами в кадках и живописными полотнами на стенах. Кая предпочитала решать серьёзные вопросы в приятной обстановке: эстетика интерьера давала ей эмоциональную опору и позволяла проводить любые переговоры на высшем уровне.
Угостив гостя чаем со свежими булочками, королева без лишних расшаркиваний перешла к сути дела:
— Дорогой брат, скажите, как относится церковь к нашим активизировавшимся сектантам?
Церковник грустно нахмурился, уныло повозил кусочек мармелада по блюдечку и дал официальный комментарий:
— Наша церковь скорбит о заблудших, столь превратно истолковавших наше святое учение. Мы не теряем надежды вразумить их и вернуть к умеренности. Как вам известно, сестра, наше учение осуждает впадение в крайности — даже если эти крайности преподносят под личиной истинного благочестия. Роскошь и комфорт развращают, это правда, и в этом есть тот истинный камень, на котором строят своё здание заблудшие. Сам по себе аскетизм, к которому они призывают, достоин только всяческих похвал — вы знаете, вся наша монастырская практика строится на аскетизме, да и среди рядовых священнослужителей он в большой почёте. Однако навязывать такую позицию другим, принуждать к ней и объявлять гибнущими тех, кто не пошёл этим путём… маловато в этом любви и истинной веры, сестра.
Кая терпеливо и со вниманием выслушала то, что и так знала прекрасно. К сожалению, её брат обладал недостатком, свойственным многим церковникам: затронув какой бы то ни было богословский вопрос, он неизбежно скатывался в попытки читать проповеди и многословно истолковывать постулаты своей веры.
— Это так, дорогой брат, — согласилась королева, которая крайне ценила свой комфорт и считала окружающую её роскошь законной компенсацией за ту меру ответственности, которую она несла, — но что с догматическими разногласиями? Если бы я, скажем, передала их церковному суду — вам было бы, что им предъявить?
Брат сдержанно покачал головой:
— Нам не за что судить их судом церкви, сестра, — огорчил он Каю. — Да, они превратно истолковывают некоторые наши постулаты и ведут себя несколько агрессивно и неблагочестиво. Но они не восстают на основы нашего учения и остаются нашими добрыми братьями в вере, пусть и качнувшимися в сторону категорической крайности. Не судим же мы монахов за их аскетические практики? Так и тут, они имеют право толковать наши каноны в таком ключе. Ничего, оскорбительного для веры, они не совершают.