Любовь по завещанию
Шрифт:
— Дежурство, — елейным голоском пояснила я. — У тебя два дня на то, чтобы привести в порядок свою комнату и общие. И мне плевать, как ты это сделаешь, хоть домработницу нанимай, но в квартире должно быть чисто. Иначе я твой раритет по частям на помойку отнесу. Ферштейн?
Захар потянулся длинным гибким телом, зевнул и полез за сигаретой. Вот как с ним разговаривать? На следующий вечер и пыль и останки мотоцикла были на месте. Я молчу — дала два дня, значит сражаться завтра. Вдруг его внезапно настигнет прозрение, или хотя-бы аллергия на пыль?
— Денег дай, — потребовала я.
Этот гад аж поперхнулся чаем, закашлялся, я любезно
— Женщина, — заметил он. — Мы не настолько близки.
— Ты популярно мне объяснил, что все, купленное в браке делится пополам. Спасибо за науку. Давай теперь на половину ёлки, мне благородство не по карману.
Захар покачал головой, но за бумажником полез.
— Сколько?
— Шесть тысяч.
— Подорожали ёлки нынче?
Я поняла, что стала выпадать из образа глупой блондинки, слишком близко его к себе подпустила, а работать на публику двадцать четыре на семь. Вспомнив об этом, захлопала ресницами и напустила в глаза туману.
— Озоновый слой почти разрушен, — печально сказала я. — Ёжики в лесу умирают от нехватки ёлок. Поэтому я куплю ёлку не настоящую, но такую, что разложится и не навредит червячкам.
И вздохнула.
— Надеюсь, она не разложится до нового года, — проворчал крохобор.
Но денег дал аж семь тысяч двумя бумажками, сдачу возвращать и в мыслях у меня не было. Пусть знает, почём фунт лиха, и вообще мне на булавки может нужно. Тем же вечером я сделала ещё одно открытие, которое могло помочь мне прожить этот год. Я сидела и ужинала остатками своей еды, когда Захар пришёл на кухню за кофе. Руки в мазуте, и пахнет от него машинным маслом, а я, если честно с детства этот запах люблю, как нечто недостижимое — мама мне и на сотню метров не позволяла приблизиться ни к чему, что могло меня запачкать.
— Что это ты ешь?
— Хлеб, — ответила я. — С горчицей.
И по тому, как скривилось его лицо тут же поняла — он не выносит острое. Теперь я кажется знаю, как спасти свою еду от наглого поедания, учитывая, что чили — моё все. Завтра же испытаю. Перед сном вышла попить, смотрю — спит. Безмятежным сном младенца. Устал наверное. Ещё бы, то фильмы смотрит по полночи, то музыку гоняет с утра пораньше, а в перерывах мотоциклы тягает на пятый этаж без лифта. И да, Захар, как ребёнок, который за день достал тебя невыносимо, а потом спит и ты думаешь — ну, прелесть же прелестная! Я начала ловить себя на мысли, что мне нравится любоваться им спящим, и этот факт меня пугал. Показала спящему Захару язык — не помогло. Господи, помоги продержаться этот год, не совершив фатальных ошибок, пожалуйста.
А вот на следующее утро Захар меня испугал. Дело в том, что он стал… прежним. Без непонятной растерянности в глазах, и даже не в одних трусах. Ему похоже казалось, что меня бесит его лицезреть в одном нижнем белье, и по факту должно было бы бесить, но если честно, это мне даже нравилось. Эх, права моя мама — вертихвостка я. Падкая до красивых мужиков. А Захар хорош, очень хорош.
Так вот, вышла утром на кухню, а он при полном параде. Галстук, белоснежная рубашка, запонки. Я даже сглотнула, перенеслась вдруг в то самое лето, десять лет назад. Словно мне снова восемнадцать, в моей душе буря самых разных чувств и все они — к одному человеку. Там раздражение — как он может быть таким упертым снобом? Там ненависть. Там влюблённость, которой я стыжусь. И вишенкой — болезненное сожаление, ведь в восемнадцать мир кажется таким категоричным,
— Никак жениться собрался? — спросила я отведя взгляд.
— Ха-ха, — коротко он бросил мне из-за газеты.
Этот невозможный человек и правда читал газету. Свежую. Где он её вообще достал? Я привыкла, что все новости мира мне несёт смартфон и теперь немало удивлена. И я снова не знаю, как поступиться к этому человеку, право слово, лучше бы трусами бросался.
— Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась я.
— Ничего. Просто ты мне надоела.
Тоже мне — новость. Я всегда это знала. Что я досадная мозоль на его любимой пятке. Но верите, нет — чертовски обидно. И хочется тоже уколоть, сказать что-то обидное, я всегда была остра на язык, за словом в карман не лезла, а тут… молчу. Сказать нечего. И сама себя за это ненавижу.
— Тебе терпеть меня ещё как минимум одиннадцать месяцев и три недели, — мило улыбнувшись напомнила я. — И мне тебя терпеть тоже. Поэтому заявляю, если я вернусь, а здесь будет эта чёртова пыль, я пойду к соседу. Уверена, в нашем многостраничном соглашении найдётся что-то по этому поводу.
И позорно сбежала из дома. Хорошо, что есть работа, поверить не могу, что ещё неделю назад терпеть её не могла. Точнее, терпеть не могла вставать рано, а работа у меня пусть и не идеальная, но любимая. Вечером я поняла, что мне срочно нужен антистресс. Пересчитала деньги, вспомнила, про тысячу с барского плеча и пошла в бар. Мне страшно, что я вернусь в квартиру, а там ничего не изменилось, и мне, хочу я этого или нет, снова придётся воевать. Вошла в бар, а там за стойкой совсем другой человек.
— А где такой хорошенький? — спросила я. — Светленький, с причёской?
— Сашка? Он на учёбе, но сейчас уже должен подъехать.
— Я подожду.
Я и в самом деле села ждать. В конце концов поход в бар всяко дешевле приёма у психоаналитика. То и дело ловила на себе испытующие взгляды персонала — все наверняка считали, что я на их бармена запала. Нет, он конечно милаха, но я рядом с ним чувствую себя старухой. Мне просто нужны уши.
— О, — воскликнул он, словно ладе обрадовался. — Текилу?
Я поморщилась, хотя соблазн был велик. Покачала головой.
— Нет, кофе… но знаешь, можно в него плеснуть коньяку. Сааамую капельку.
Я просидела в баре полтора часа, до массового нашествия посетителей. Сашка был чудесен, право слово, вот было бы мне лет на семь поменьше, я бы его точно к рукам прибрала.
— Поговори с ним, — посоветовал он мне, наполняя пивом бокал для гостя.
— В самом деле, — обдал меня запахом перегара тот, кто пиво ждал. — Уж не совсем наверное, отморозок. А если что, ты только скажи, живо ему рожу начистим.
Я вздохнула — чистили уже. Двенадцать лет назад, не помогло. Хотя вид его разбитого носа ещё дней десять радовал мой взор, и ещё пару лет радовали воспоминания о нем.
— Я взрослая умная женщина, — сказала я, а мои слушатели кивнули. — У меня приличная работа, своя квартира, пусть и в заднице мира, я даже развестись успела. Но… когда он на меня смотрит, мне снова кажется, что мне пятнадцать. И я чувствую себя жутко уязвимой.
Сашка похлопал меня по плечу, я допила остывший кофе, про который уже забыла и пошла домой. Машину бросила у бара — завтра заберу. У подъезда стоит любезный сосед, с ним мы вместе и поднялись.