Любовь против правил

Томас Шерри

— Какого чер… — сонно произнес он.

Милли не издала ни звука.

Спустя короткое время она решила, что он снова заснул. Но Фиц неожиданно спросил:

— Почему вы не в постели?

— Я… я не могу уснуть, когда кто-то лежит рядом со мной.

— Возвращайтесь. Я устроюсь на полу.

— Пол теперь влажный.

— Тогда я буду спать в кресле, — вздохнув, сказал он.

Послышались его шаги. Милли отпрянула назад. Он прошел мимо и нащупал кресло.

— Идите в постель.

— Думаю,

мне следует…

Она взвизгнула — он подхватил ее на руки. Преодолев несколько футов до кровати, он положил ее на постель.

— Спите.

Слабый свет пробивался из-за занавески. Милли лежала на боку, отвернувшись от кресла, в котором он сидел. Отвернувшись до такой степени, что ей пришлось почти уткнуться носом в подушку.

Здесь, в горах, было холодно, но она сбросила одеяло с ног. И Фиц мог отчетливо разглядеть — хотя и скудно освещенные — ее изящные лодыжки. По правде говоря, ему видна была даже до половины ее восхитительно стройная икра.

Восхитительно стройная. Странное определение по отношению к собственной жене. Но все, что было на виду, выглядело цветущим и прелестным. А то, что оставалось скрытым…

Фиц решительно отбросил эти бесплодные мысли. То, что скрыто, останется вне поля его зрения еще долгие годы. Шесть лет предложила она. Но ему вздумалось растянуть этот срок до восьми. Каким же дураком он был, полагая, что его чувства никогда не изменятся. Что он всегда будет все так же относиться к ней, как вначале: холодно, подчеркнуто безразлично.

Она слабо пошевелилась, его женщина-загадка.

У него не было особых секретов от нее. Но она… Она была подобна крепости из другой эпохи, полной потайных ходов и скрытых альковов. Хранилищем массы тайн, которые она не открывала никому и о которых он мог только строить догадки.

Накануне она достаточно подробно описала ему стратегию соблазнения женщин, которую он практикует. Фиц никогда не задумывался над тем, каким образом он находит женщин для своей постели. Действительно, он предпочитал добиваться, своей цели неспешно, осмотрительно, вовсе не думая, что действует по какому-то плану. Но Милли ошибалась, сравнивая его с пауком. Это как-то грубовато.

На самом деле он всегда был нерешительным, когда дело касалось женщин. Даже с Изабелл. Она первая проявила инициативу, заверив его, что он предпочитает ее всем остальным девушкам на планете. Ему оставалось только покорно согласиться.

Найти женщину для удовлетворения плотских потребностей — совсем другое, нежели открыть ей свое сердце. Но и в этом случае его сдержанность брала верх. Он предпочитал, чтобы они сами приходили к нему, а его «молодой, блестящий и самоуверенный» вид служил только внешним атрибутом грядущего успеха.

Милли снова задвигалась и перевернулась на спину. Пальцы на ее ногах слегка

пошевелились. Она скользнула ступней вдоль другой ноги. Фиц с интересом наблюдал за ней. Он бы не возражал, если бы она, бессознательно двигаясь во сне, подняла подол своей ночной рубашки еще выше — намного выше, чтобы обнажить стройные бедра.

Внезапно она застыла. Затем медленно, осторожно выпрямила ноги и натянула на них одеяло.

— Доброе утро, — сказал Фиц.

Милли села, очевидно, стараясь делать вид, будто он не видел даже краешка ее наготы.

— Доброе утро.

Она оглядела комнату. Хотя он надел уже рубашку и брюки и выглядел вполне пристойно для собственной жены, она старалась не смотреть на него. Как правило, Фица не слишком волновала чрезмерная стыдливость в женщинах. Но ее стыдливость каким-то образом проявлялась не столько в скованности, сколько в уклончивости. Словно она понятия не имела, как бы повела себя в более щекотливой ситуации. И это страшно возбуждало его любопытство. Действительно, как бы она повела себя?

— Вам хорошо спалось? — спросил он.

— Терпимо. А вам?

— Позвольте быть откровенным. Посреди ночи я вынужден был встать и перейти в кресло, потому что моей жене не нравится спать со мной. И как, вы думаете, мне спалось?

Она уставилась на свои колени, теперь скрытые под одеялом.

— Я бы с удовольствием и сама перешла в кресло.

Он усмехнулся:

— Неужели я бы позволил вам спать в кресле, в то время как сам расположился бы на кровати? Я все-таки не настолько эгоистичен.

— Простите меня за это.

— Я что-то сделал? Чем-то обидел вас?

Ее пальцы непроизвольно выписывали узоры на одеяле. Она замерла.

— Почему вы спросили?

— Я ничего точно не помню. Но кровать узкая, а мужские желания не дремлют. Кроме того, вы столкнули стакан с водой, когда убегали с кровати. Жест весьма красноречивый.

— Не случилось ничего особо вопиющего. Наверное, это не напугало бы никого, кроме такой старой девы, как я.

— Вы испугались? Я сожалею.

— Я же сбежала, разве нет?

«Ну почему ты не уступила?»

И с этой мыслью внезапно пришло воспоминание. Его возбуждение. Ее тело, прильнувшее к нему. Ее грудь в его ладони, теплая и упругая. Ее сосок, затвердевший от возбуждения.

Он с силой втянул в себя воздух.

— Вы же знаете, вам нечего меня опасаться.

— Конечно, вы это доказали, — с легкостью согласилась она.

Он вышел, чтобы дать ей возможность одеться. Затем вернулся и попросил выйти ее.

— Мне нужно поспать часок-другой.

Фиц запер дверь и улегся на кровать. Он бы подремал немного, но не теперь, когда пытался изгнать это непрошеное вожделение, которое внезапно овладело им.