Любовь сквозь годы
Шрифт:
Она прислонилась к нему.
– Итак, – сказал Нат, – синий цвет – это верность. Оранжевый – страсть. Желтый – солнце. Солнце означает завтрашний день, то есть будущее.
– Как романтично, – сказала Эвелин.
– Огонь всегда говорит правду, – произнес Нат и поцеловал ее сначала ласково, потом страстно, что было отражением свойств перечисленных цветов, и вот огонь, бушевавший в камине, начал охватывать их тела.
Он был очень ласков с ней. Очень нежен. Очень внимателен.
– Ты меня хочешь? – спросил он, когда сделал первый шаг.
– Да, – прошептала
– Ты уверена в этом? Я хочу, чтобы ты была уверена в этом.
Она кивнула.
– Тебе нравится? – спросил он, продолжая ласкать ее.
– Да, – ответила она.
– Тебе не больно? – Его губы были так близко у ее уха, что он мог говорить совсем тихо. Она скорее чувствовала его слова, чем слышала их.
– Нет, мне не больно.
– Тебе хорошо?
– Да.
Она не обращала внимания на то, что он делал, полностью отдавшись своим чувствам.
– Еще? – спросил он.
– Да, еще.
– А сейчас… – произнес он.
– Нет! – Она вся напряглась, вдруг чего-то испугавшись.
– Почему нет? – ласково спросил Нат.
– Нет, не надо, я боюсь.
– Боишься? Чего? – Его голос был так же ласков.
– Я боюсь сказать тебе.
– Не бойся. – Я боюсь забеременеть.
– Почему?
Она об этом тоже боялась ему сказать.
– Это не имеет никакого значения, – сказал он.
– Как это – не имеет никакого значения?
– Какая разница, ведь мы все равно скоро поженимся?
– О, я не знала, – сказала она.
– Мы ведь поженимся, не так ли?
Она кивнула и забыла обо всем, ничего не чувствуя, кроме охватившего ее возбуждения. Почему никто раньше ни разу не говорил с ней об этом? И даже не намекнул? Почему для того, чтобы узнать все это, она должна была встретить Ната Баума? Если бы она никогда не встретила его, она никогда бы об этом не узнала. Так бы прошла вся ее жизнь – в полном неведении.
Они провели всю ночь в объятиях друг друга, а на следующее утро Нат научил ее готовить чай в самоваре, и они позавтракали хлебом, который принесли прошлым вечером из ресторана.
– Спасибо, – сказала Эвелин, когда они поели.
– Спасибо? За что? – удивился Нат.
– За то, что ты отдаешь мне себя.
Они провели все воскресенье в постели, предаваясь утехам любви. Был декабрьский холодный день. Влюбленные вышли только один раз на улицу, чтобы купить немного сыра и фруктов, и съели их прямо в постели, запивая вином, которое Нат принес из машины.
Наконец наступило время уезжать. На обратном пути Эвелин сидела рядом с Натом почти умиротворенная, вся погруженная в свои мысли. Она не могла понять, что он, такой красивый и умный, нашел в ней, простой провинциальной девушке. Что же все-таки он увидел в ней?
А Нат Баум все еще не мог поверить, что ему так повезло и что он встретил такую девушку. И она сейчас сидит рядом с ним в дорогой бобровой шубке и держит руку на его бедре. Ее, такую простую и такую безропотную, всю жизнь окружали вещи, за которые ему нужно было бороться, но которые она воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Она была существом из другого мира – мира, к которому он всегда хотел принадлежать.
Когда они целовались на прощание у ворот колледжа, Эвелин решилась задать вопрос, мучивший ее все это время.
– Скажи, что ты нашел во мне? – спросила она.
– Я нашел в тебе целый мир, – ответил он, и в его словах было больше правды, чем она думала, чем она понимала.
История жизни Ната Баума тронула Эвелин до слез.
Он вырос в многоквартирном доме на Эссекс-стрит и жил в одной комнате с двумя братьями, где они все трое спали в одной кровати.
У отца Ната, русского еврея из Киева, была страсть к шахматам и отвращение к работе. Он считал себя интеллектуалом и с большой неохотой работал на фабрике дамских сумочек, пришивая ручки по двадцать часов в сутки. Мать молчаливо выслушивала его бесконечные жалобы и тащила на себе весь дом, обшивая, обстирывая и готовя на всю семью. Когда Нату было семь лет, она умерла от туберкулеза.
Когда Нату исполнилось двенадцать лет, он начал работать. После уроков и в выходные дни он разносил по домам бакалейные товары, таскал сумки и ящики на пятый и шестой этажи многоквартирных домов и был безмерно счастлив, когда получал несколько центов чаевых.
В 1936 году Нату исполнилось шестнадцать лет, он уже поменял не одно место работы и понял, что ему надоела такая жизнь. Он бросил школу, прибавил себе возраст и записался в армию. Ему нравилась дисциплина, нравилось, что у него сейчас есть своя собственная кровать, нравилась свобода, которую он имел по выходным, нравилось то, что в карманах всегда водились денежки для того, чтобы сходить в кино или в бордель.
Он быстро научился ладить с начальством, знал, как обходить уставные правила, избегая неприятностей, и умел пользоваться расположением благодарных офицеров, не роняя своего достоинства. Его увлечение джазом родилось в южных борделях и солдатских барах, а когда вспыхнула война и негров стали призывать в армию, помогло ему сделать карьеру.
В 1942 году Нат был лейтенантом при специальной части, базирующейся в Форт-Мэйер, штат Виргиния. Ната прикомандировали к полковнику, работавшему до призыва на фирме грамзаписи «Виктрола». Нат согласовывал с ним программы концертов, налаживал освещение и акустику и появлялся более или менее трезвым перед музыкантами, давая им последнее напутствие перед началом концерта. Он хорошо ладил с музыкантами, которые приобщили его к марихуане, и развлекался тем, что записывал концерты своих фаворитов. Представления пользовались необычайной популярностью в войсках.
Между тем война кончилась. Нат стал капитаном, и хотя он никому, включая Эвелин, об этом не рассказывал, у него уже был план, как сколотить состояние. Он ненавидел нищету. Она была унизительна для него и не позволяла быть по-настоящему свободным. Нат поклялся себе: что бы ни произошло, он никогда не будет бедным.
Его энергия и жажда жизни завораживали Эвелин. Мысль о том, какие испытания выпали на долю ее возлюбленного, взволновала девушку, и на глазах у нее навернулись слезы. Он целовал эти слезы и успокаивал ее: