Любовная капитуляция
Шрифт:
Перед самым рассветом Донован Мак-Адам уснул.
24
Рассвет уже позолотил утренние облака, когда Кэтрин осторожно выскользнула из кровати. Тщательно одевшись, она немедленно поспешила к Энн, которая уже не спала, что немало удивило Кэтрин. Она не знала, что сестра плохо спала с момента бегства Эндрю, долгие ночные часы молясь то за благополучие любимого, то за здоровье и счастье Кэтрин, то за саму себя, чтобы иметь силы встретить грядущие
— Кэтрин, я не ждала тебя так рано!
— Ничего, я подожду. Только поторопись, пожалуйста, Энн.
— Хорошо, — кивнула сестра.
Она оделась с максимальной быстротой, поглядывая на Кэтрин, которая в нетерпении расхаживала по комнате, как пойманная тигрица.
Кэтрин необходимо было уехать раньше, чем проснется Донован; ей хотелось побыть в своем старом доме одной хотя бы немного, а затем уже начать жизнь в отдалении от Донована, разъезжая по всей Шотландии и навещая бесчисленных родственников.
К тому времени, когда Энн собралась, нервы Кэтрин были на пределе. Слуги и конюхи внизу в безмолвном изумлении взирали на двух юных леди, поднявшихся чуть свет и собирающихся отправиться неизвестно куда, да еще без сопровождения.
Какое-то время сестры скакали молча. Энн видела, что Кэтрин в смятении, но не считала себя вправе спрашивать о чем-то, а тем более давать советы. Та всегда играла в семье главную скрипку, держала в руках все нити управления домом, и Энн не сомневалась, что и на этот раз сестра найдет единственно правильный выход из положения.
Энн давно перестала сомневаться в любви Кэтрин к мужу; только упрямство оставалось той преградой, которую леди Мак-Адам оставалось преодолеть на пути к душевному миру и счастью. Разумеется, Энн не могла судить с той же уверенностью о чувствах и настроениях лорда Мак-Адама, но и он, как ей казалось, всего лишь не хотел или не умел выразить в словах то чувство, которое доводило его до крайней степени исступления.
— Кэтрин, ты… ну, в общем, ты собираешься пожить со мной в доме какое-то время?
— Совсем немного.
— Хорошо… — со вздохом облегчения сказала Энн, но облегчения этого хватило ненадолго.
— Потом я собираюсь поехать в Напьер.
— В Напьер? — Энн вздрогнула от удивления. — Но для чего?.. Что ты там собираешься делать?
— Навестить своих кузенов и кузин, — заявила Кэтрин.
— Кузенов… кузин… Что-то никогда ранее они не пробуждали в тебе родственных чувств.
— Я и не собираюсь надолго у них задерживаться.
— Не понимаю.
— А что тут не понять? Я решила на время сделаться путешественницей.
— Не собравшись толком в дорогу, не захватив с собой прислугу, без сопровождающих, без…
— …Без мужа, — закончила Кэтрин. — Да, именно так. Я прихватила с собой деньги и некоторые драгоценности. Для нас полезно будет пожить врозь.
— Кэтрин, ты уверена, что хочешь именно этого? Я ни разу в жизни не видела, чтобы ты от кого-то или от чего-то убегала.
— В моем положении это единственный выход.
— Не думаю, что Донован спокойно проглотит твою выходку.
— Он получит то, чего давно добивается. Наше богатство уже перешло в его руки. Наши земли, наш дом, наши имена и титулы — все его. С него хватит.
— Кэтрин… Почему ты не уведомила Донована о своем отъезде?
— Чтобы дать ему возможность и дальше держать меня как в тюрьме!
— В тюрьме?! Если возможность поутру разъезжать на лошади без всякого сопровождения ты называешь тюрьмой, то я не знаю… Может быть, тюрьма не вне тебя, а в твоей душе?
— Нет, мой тюремщик — он, — тихо сказала Кэтрин.
— Взгляни попристальнее в свое сердце. Ты сама свой мучитель и тюремщик.
Кэтрин, пораженная, посмотрела на Энн. Сестра за недолгое время стала совсем другим человеком.
— Что ты знаешь о наших отношениях? — бросила она, испугавшись вдруг, что в руках у Энн, не дай Бог, ключ от той двери, в которую она ломится вместо того, чтобы открыть.
— Насильное замужество, когда никто не спрашивает твоего согласия, любовь к кому-то, с кем ты не можешь разделить жизнь. Бояться за него и не знать, где он и что с ним… — В голосе Энн звучал гнев. — Как видишь, кое-что я способна понять хотя бы по своей собственной судьбе, которая, между прочим, гораздо безрадостнее твоей, потому что я, в отличие от тебя, не смогу полюбить своего будущего мужа, как любишь ты, вопреки всем своим словам, Донована Мак-Адама.
На глазах у Кэтрин блеснули слезы, но она лишь стиснула зубы и подняла выше подбородок.
— Но это-то как раз самое страшное, что может быть… — сказала она тихо.
— Как ты можешь…
— Могу, потому что это именно так. Донован считает любовь забавой для дурачков и не желает о ней говорить. Он женился на мне как на племенной кобыле, для того чтобы я плодила наследников. Мы и месяца не прожили, а он уже завел любовницу, Дженни Грэй. Он ее раньше любил и до сих пор ее хочет, и я тут ничего не могу поделать.
— А ты пыталась?
— Не умолять же его?!
— Твоя гордость превращает тебя в величественную дуру, Кэтрин, — раздраженно сказала Энн. — Откуда у тебя уверенность, что он держит любовницу? Я не слышала при дворе ничего по этому поводу, а ведь сплетни никого не щадят. Я думаю, ты сама бросаешь тень на светлый день и видишь черное там, где его нет.
— Я сама наблюдала, как они возвращались с поездки, и надо было видеть, какой потрепанный вид был у Дженни.