Любовная лирика классических поэтов Востока

Рудаки Абульхасан

30

Булыжник улицы твоей, где я упал во прах, Дороже сердцу моему престола в двух мирах. Ты выйди, косу распустив, и станет амброй пыль, В которой я лежу ничком с мольбою на устах. Жизнь — это нить, ей суждено соединить людей, Но жаль, что сделал эту нить короткою аллах. Взгляни же, пери, пусть хоть раз сиянье глаз твоих Свет веры, истины огонь зажжет в моих глазах. Я заронил в тебе давно своей любви зерно, Еще не показался всход, а я ослеп в слезах. Я кровью начертал газель и лентой обвязал, Я посылаю свиток свой, испытывая страх. Взгляни, что написал Джами, прочти мою

газель, Почувствуй боль в скупых словах, печаль в ее строках.

31

Моя любовь к тебе — мой храм, но вот беда: Лежит через пески укоров путь туда. Где обитаешь ты, там — населенный город, А остальные все пустынны города. Взгляни же на меня, подай мне весть, и буду Я счастлив даже в день последнего суда. Ведь если верим мы в великодушье кравчих, Вино для нас течет, как полая вода. Смолкает муэдзин, он забывает долг свой, Когда приходишь ты, чиста и молода. Что написал Джами, не по тебе тоскуя, Слезами по тебе он смоет навсегда.

32

Желанная моя, могу сказать я смело: Из вещества души твое слепили тело, Душой твоей живой пахнуло на меня От платья, что лишь раз на плечи ты надела. Что стало бы со мной при виде плеч твоих? Я платье увидал — душа оцепенела. Нежны цветы, но есть их нежности предел, На свете лишь твоей нет нежности предела. Всего лишь раз один я слышал голос твой: Ты говорила мне, не говорила — пела. Твой голос до сих пор звучит в моих ушах, С ним даже в черный день все предо мною бело, И все ж заветных слов не услыхал Джами, — Хоть отдал все тебе, душа его сгорела.

33

Как взгляд твой сверкает, как искрится локон крутой! Моя луноликая, как хороша ты собой! Воспеты поэтами родинки на подбородке, А я воспеваю твою, что над верхней губой. Нет большего блага, как ждать от тебя милосердья, Вздыхать и рыдать, и повсюду идти за тобой. О пери моя тонкостанная, стан твой походит На стройную пальму, сулящую плод неземной. Когда тебя нету, темно мне не только средь ночи, Коль нету тебя, я и в полдень хожу как слепой. Наука любви недоступна глупцам и невеждам, Я эту науку постиг, но не выиграл бой. Джами, как собака, у двери твоей притаился, Я славлю свой жребий, — он мне предначертан судьбой.

34

Не медли, кравчий! В тягость ожиданье. Играй, мутриб! Не время для молчанья. Слух к чангу устреми, к любимой — взор, Святоши пусть оставят назиданья. Я счастья и покоя не ищу: Для любящих отрадно и страданье. Любимые пускают стрелы в нас, Но эта боль для нас — не наказанье. Жестокость милых — меч, и ты мечом Касаешься меня, и то благодеянье. Способность в малом счастье находить — Мне свойственно такое дарованье. Порой мы в тех, кто близок, не найдем Сочувствия к себе и пониманья. Свиданья с милой не ищи, Джами, Не спорь, прими судьбы предначертанье.

35

«Пей, пей до дна!» — на пиршестве страданья я слышу крик. В смятенье сердце, в обмороке разум, и дух поник. Хотя, как сахар, сладки два рубина — твои уста, В сердца влюбленных ты вонзила жало, в них яд проник. Из-за любви к тебе я так пылаю, что кровь кипит, И вот из

глаз моих кровавый, жаркий бежит родник. Нужна ли с шахского плеча одежда тому, кто стал Твоим рабом и кто одежду рабства носить привык? В конце концов умру от горя, если не обниму Тебя, из-за которой я впервые любовь постиг. Ты шла мимо меня, и что-то пела ты про себя, — Давно то было, но храню я в сердце чудесный миг. Джами, как скроешь от людей сказанье любви своей? Все выскажет, хотя язык безмолвен, смятенный лик!

36

Твой облик жизнь мою испортил, ты подожгла мое гумно. Лишь родинка к тебе слетела, как обгоревшее зерно. Из глаз моих ушел твой облик, — как слезы, что ушли из глаз. И только родинка чернеет, — вот почему в глазах черно. То поднимаешься на крышу, то приближаешься к окну, Вот почему смотрю на крышу, всегда смотрю к тебе в окно. Хотя и скрыла под рубашкой ты тело девичье свое, — Твоя рубашка скрыть не в силах, как целомудренно оно. Я ночью прикоснулся тайно своим лицом к твоим ногам, — От слез моих образовалось на них кровавое пятно. На крыше у тебя, как птица, моя недвижная душа, А сердце — у тебя в тенетах, оно разлукой пронзено. Я говорю: «Конец мой близок. Приди ко мне!». А ты — в ответ: «Джами, лишь то прекрасно дело, что до конца доведено».

37

Кого это мы обвиняем в лукавстве, в обмане? Шалунья, ужель не исполнишь ты наших желаний? Твой стан — как жестокий упрек кипарисам и пальмам, Лицом своим ты посрамила цветы на поляне. Пригубила кубок, вино стало крепче, хмельнее, Отсюда — безумье веселых и пьяных собраний. «Отдай!» и «Возьми!» — всюду слышатся возгласы эти, Становимся радостней мы от таких восклицаний. Ты можешь меня отравить, но твоя благосклонность Да будет кормилицей мне, — умоляю заране! О, если взаправду есть Хызра источник священный, То он — твои губы: они выше всех описаний! Зачем, Хорасан покидая, мы в Мекку стремимся? Святыню свою, о Джами, ты нашел в Туркестане!

38

Тюльпан без розоликой — порок в нашем сердце. Боль о тебе — тюльпана цветок в нашем сердце. Повсюду — в каплях крови — пылают тюльпаны, Кипит кровавой скорби поток в нашем сердце. Перед твоим порогом — как прах, сердце наше, А грусть переступила порог в нашем сердце. Покрылась пеплом арка бровей твоих черных, — Известно мне, кто пламя зажег в нашем сердце! О, я сгореть согласен от пламени страсти, — Как мускус, мне желанен ожог в нашем сердце! Что проповедь святая в сравненье со стоном, Который так печален, глубок в нашем сердце! Джами, сей мир стремится от мук нас избавить, Зачем же слышен миру упрек в нашем сердце?

39

Из-за чьих я губ-рубинов жемчуг слез из глаз роняю? Из-за чьих ланит румяных кровью жемчуг наполняю? Еженощно я стенаю возле твоего порога, — Хоть бы раз на крышу вышла посмотреть, как я стенаю! Многие живут, надеясь хоть во сне тебя увидеть, — Где счастливец тот, что видит наяву тебя, не знаю! Кто в мою заглянет душу, тот поймет причину горя, Хоть тебя не называю, в тайне имя сохраняю. Улица твоя повсюду кровью залита, — так выйди, Посмотри: не я ли ранен и свой жребий проклинаю? Края нет моей печали, — о, взгляни хоть краем глаза, Чтоб узнать: печаль откуда? О, взгляни, я заклинаю! С именем Джами не надо исполнять газель: боюсь я — Неприятно ей, что это я газели сочиняю!