Любовная соната
Шрифт:
– Это – царство моей матери, – сказал он, – ее радость и гордость.
– А у тебя не осталось родных? – спросила Присцилла. – Она давно умерла, Джеральд?
Она отпустила его руку, чтобы бережно обхватить обеими руками нежно-розовый бутон и вдохнуть его благоухание.
– Она умерла, когда мне было тринадцать, – ответил он. – Но когда она умерла, я обнаружил, что она была жива все те последние годы, когда я считал ее умершей.
Присцилла посмотрела на него подозрительно.
– Она оставила нас с отцом, и он сказал мне, что она умерла, – пояснил Джеральд. – В тот момент
– Мне очень жаль, – тихо сказала Присс.
– Почему? – Он бросил на нее холодный взгляд. – Разве ты виновата в том, что случилось?
Она покачала головой.
– И ты был единственным ребенком? – спросила она.
– Я был, если можно так сказать, единственным, кому удалось выжить. Насколько я понял, у нее было пугающее количество выкидышей и мертворожденных детей. Что-то около шести до меня и четырех после меня, хотя я могу и ошибиться в цифрах.
Она прикрыла глаза.
– Ох, бедная леди!
Он пожал плечами:
– Из-за этого ей легче было отречься от своих обязанностей. Кроме меня, никто из детей не выжил. Возможно, она бы осталась, если бы у нее на руках был младенец. Одни неудачные роды были всего примерно за полгода до ее первой так называемой смерти. – Он улыбнулся, сорвал розу и вплел цветок ей в волосы. – Казалось бы, она должна была любить единственного выжившего ребенка, правда?
– Ох, Джеральд! – Присцилла прикоснулась кот-вороту его сюртука. – А ты уверен, что она тебя не любила? Разве восьмилетний ребенок способен понять все сложности мира взрослых, которые его окружают? Может быть, у нее не было выбора и она вынуждена была тебя оставить.
– Возможно, ты права, – ответил он, резко отворачиваясь и проходя под аркой.
Присцилла догнала его и молча пошла рядом. Он заложил руки за спину и не стал подавать ей руку, чтобы она смогла на него опираться.
– Ты мудрая, Присс, – сказал он спустя какое-то время. – Ты знаешь, как оградить себя от рождения детей, мертвых или живых. Когдатебе захочется уехать, ты сможешь это сделать с чистой совестью, так ведь? И при этом ты избавишь нескольких несчастных смертных от необходимости воображать, будто в мире существует такая вещь, как любовь.
– Джеральд! – прошептала Присс.
И она не смогла бы сказать, чем были вызваны слезы, с которыми ей пришлось бороться, – жестокостью его слов или состраданием к его душе, в которой с тринадцати лет поселилось безрадостное разочарование.
Он очень серьезно относился к своей роли землевладельца. Присцилла убедилась в этом в первые же дни после их приезда. Он почти каждое утро выезжал верхом, чтобы посетить своих арендаторов и работников, и порой возвращался только после ленча. И, хмуря лоб, он обсуждал их проблемы, тревоги и предложения со своим управляющим, а порой и с ней. Но обычно после нескольких минут такого разговора
– Мне не стоит утомлять тебя мужскими разговорами, Присс, – говорил он в таких случаях. – Тебе следует просить меня замолчать, когда я начинаю тебе докучать.
– Но мне нравится слушать о твоих людях, Джеральд, – возражала она, и порой он благодарно ей улыбался и продолжал свой рассказ.
Иногда ей мучительно хотелось сказать ему, что многие годы она помогала отцу управлять имением. Ей страстно хотелось говорить с ним, обсуждать разные вопросы, а не просто молча его выслушивать. Ей безумно хотелось отправиться с ним на утренние инспекции.
Однако она молчала. Ей не хотелось, чтобы Джеральд знал ее так, как она начала узнавать его. И конечно, не могло быть и речи о том, чтобы куда-то отправляться вместе, если при этом они встречались бы с другими людьми. Она была его содержанкой и жила с ним в его деревенском поместье без дуэньи. Она полагала, что в округе о ней уже идут пересуды и что его осуждают за столь неподобающий поступок. Привозить любовницу в фамильное поместье считалось дурным вкусом.
Он провел два дня в кабинете, разбираясь в бухгалтерских книгах поместья. При этом его брови постоянно были нахмурены.
– Хейзелвуд все объяснил мне этим утром, – сказал он Присцилле, когда она тихо вошла в кабинет после полудня и встала у него за плечом, глядя на аккуратные колонки цифр. – Но я никогда не умел понимать цифры. Мне еще предстоит с ними разобраться.
Он продолжал хмуро смотреть в гроссбух.
Присцилла просмотрела цифры через его плечо. Похоже, ему посчастливилось найти очень хорошего управляющего. Счета велись четко и очень тщательно. Уже через пять минут она прекрасно в них разобралась. Она смогла бы все объяснить Джеральду. Но она только легко прикоснулась к его голове, перебирая пальцами пряди волос, и ничего не сказала.
– Тебе не обязательно сидеть среди всего этого мужского хозяйства, – проговорил он спустя некоторое время, садясь прямее и обнимая ее за талию. – Почему бы тебе не надеть шляпку и не пойти посидеть в розовой беседке? Я тебя забросил?
– Если ты не возражаешь, – ответила она, с трудом справляясь с желанием наклониться и поцеловать его в лоб, – я принесу мою вышивку, Джеральд, и тихо посижу здесь с тобой. Можно?
Он повеселел.
– Твое прелестное личико будет вдохновлять меня, – сказал он. – Ты даже не представляешь, Присс, как тебе повезло, что ты женщина и можешь не тревожиться о подобных вещах.
– Знаю, – откликнулась она. – Я предоставлю тебе ломать голову, Джеральд.
У него ушло на это два дня, но в конце концов он смог проверить все дела, которые велись на его фермах за все время его отсутствия – с прошлого лета.
Присцилла узнала, что он ворочается и часто плохо спит. После самой Первой ночи он сказал, что ей стоит спать в его постели, чтобы избавить его от досадной необходимости перебираться с кровати на кровать. Она была не в восторге от такого порядка: при этом слишком подкреплялась иллюзия их близости, что могло грозить одиночеством в будущем. Однако этот приказ она выполнила без возражений.