Любовница фюрера
Шрифт:
В конце января 1928 года начались съемки. Съемочная группа расположилась у глетчера Мертератч в горах Ангадена. Морозы тогда стояли тридцатиградусные. Сначала Пабст должен был в короткий срок отснять все свои игровые сцены. Неподалеку от гостиницы он нашел огромную отвесную глыбу, которую пришлось поливать до обледенения. На ее подножии и снимались основные сцены. Актерам приходилось часами сидеть в снегу. Одежда промерзала насквозь и деревенела. От ледяного ветра лицо покрывалось глубокими морщинами. В перерывах люди бежали к печкам, стараясь отогреться горячим вином, пуншем или коньяком. Большинство киногруппы заболело пневмонией, Лени отморозила бронхи и мочевой пузырь. Всю оставшуюся жизнь ее будет преследовать цистит. Но она вела себя очень мужественно и почти не жаловалась – работала сутками напролет и больше всех. Даже Пабст ею восхищался: «Немыслимо! Вот это женщина»! Четыре долгих недели продолжались съемки во льду. Это был настоящий подвиг! Лени, несмотря на тяжелейшие испытания, восхищалась работой Пабста. Не Фанк, видевший в ней только мягкую и преданную Гретхен, а именно Пабст раскрыл ее драматический талант, за что она была ему безмерно благодарна.
После месяца мучений на морозе последовал перерыв. Из-за обморожений многим участникам фильма потребовалось лечение. Пока же решено было отснять сцены с Удетом, который предложил разместить Шнеебергера с камерой вместе с ним в самолете. Ас выделывал совершенно фантастические трюки, и вся съемочная группа, затаив дыхание, следила за его самолетом, чуть не задевавшим крылом ледник или гору. На съемках Удет очень сблизился с Блохой. Он добился у Зокаля, чтобы Шнеебергера разместили не в гостинице со всеми, а вместе с ним в Санкт-Морице в шикарном отеле. Герой войны очень раздражался, когда видел проявление любви между Лени и Блохой. Он называл их репейниками, прилепившимися друг к другу, и всячески старался их разлучить, советуя не быть такими зависимыми друг от друга. Удет был завсегдатаем казино и ночных клубов, много пил и принимал наркотики. До Лени часто долетали слухи о том, что творилось в отеле в Санкт-Морице – бесконечные оргии и дебоши. Она надеялась лишь на то, что Шнеебергер, попав в мир красивых женщин и дорогих удовольствий, не пленится всей этой мишурой. Когда съемки с Удетом закончились, Шнеебергера отозвали в Берлин на киностудию УФА. Так что Лени с ним толком-то и не успела увидеться.
Теперь киногруппа перебазировалась в Боваль, а затем в старые альпинистские хижины Дьяволеццы, рядом с Пиц-Палю. Световые дни были короткие, поэтому приходилось работать ударными темпами, да еще и без страховки, на закрепление и отцепление которой уходило много времени. Одним из ключевых эпизодов с участием Лени была сцена, где в момент, когда ее втягивают по веревке на утес, на нее обрушивается снежная лавина. Она с ужасом ждала съемок, наблюдая за тем, как в течение нескольких дней рабочие наваливают снег на вершину огромного утеса. Фанк утешал ее, втайне злорадствуя, – уже давно многие замечали, что ему доставляло садистское удовольствие заставлять актеров страдать на съемках. Лени обвязали веревкой и начали тянуть наверх по команде «Мотор!». Спустя несколько секунд на нее обрушили созданную лавину – она почувствовала знакомую тяжесть. Рот, нос и глаза были забиты ледяной крошкой. Теперь можно выдохнуть – сейчас ее опустят, и этот кошмар закончится! Но что это? Ее опять тянут наверх?! Черт, мы так не договаривались, Фанк! Лени вопила, что есть мочи, хотя из-под толщи снега доносились лишь глухие стоны. Ее крик разнесся далеко в горах только когда ее наконец-то протащили сквозь ледяную массу и поволокли наверх, на вершину утеса. Все лицо ее было расцарапано крошкой льда. Женщину перевалили через острый выступ вершины, и она, как пойманная рыба, распласталась наверху. Лицо все горело. Она в ярости посмотрела вниз на Фанка – он хохотал во весь голос. Как же она его ненавидела!
В фильме состоялась еще одна сцена с риском для жизни, правда, инициированная на этот раз самой Лени. По сюжету еще одна исполнительница женской роли, на которую Фанк взял дочь хозяина гостиницы, где они остановились, должна была на канате упасть в ледниковую расселину. Девушка рисковать не хотела, а Фанк, снимая всегда только без дублеров, не хотел использовать манекен. Режиссер предложил Лени упасть вместо девушки, предложив за этот эпизод пятьдесят марок. Только непомерное тщеславие могло заставить Лени совершить такую глупость! Она переоделась в одежду героини и обвязалась канатом. Падать нужно было всего пару метров. Когда включили камеру, Лени встала на край трещины и шагнула назад. Летела она не меньше пятнадцати метров, ударяясь головой об острые края ледника и сосульки. Наконец, веревка закончилась, и ее подбросило слегка вверх. Канат чудовищно врезался в ребра так, что Лени с трудом могла дышать. Она посмотрела наверх и увидела маленькое отверстие, через которое упала, – сквозь него лились слабые лучи света. Под Лени журчал ледниковый ручей. Ей вдруг стало невыносимо страшно. Когда ее, наконец, подняли наверх, он не могла пошевелиться. Больше в таких сценах она не участвовала.
Через несколько дней съемки закончились, и спустя пять месяцев бесконечного льда можно было вернуться к нормальной жизни. Лени так соскучилась по Блохе, который был в это время на съемках в Венгрии. Она давно уже не слышала его голоса, не гладила его красивое загорелое лицо. Приехав в Берлин, она тотчас же отстучала ему телеграмму: «ЛЮБИМЫЙ ЗПТ ЕДУ К ТЕБЕ ТЧК». Вскоре ей пришел ответ: «НЕ ТОРОПИСЬ ТЧК ДОЖДИСЬ МОЕГО ПИСЬМА ТЧК». У Лени внутри все похолодело, она не знала, что и думать. Ей показалось, что это конец. Дни потянулись в мучительном ожидании. Через три дня пришло письмо от Блохи.
Она смотрела на конверт и боялась его открыть, словно зная, что там написано. Руки ее дрожали, сердце бешено колотилось, в горле пересохло. Она разорвала конверт и увидела такой дорогой ее сердцу почерк: «Мне жаль, что приходится писать тебе об этом, но я здесь познакомился с женщиной. Я ее люблю, и мы живем вместе. Пожалуйста, не приезжай. Это ничего не изменит. Видеть тебя я бы тоже не хотел. Снежная Блоха». Несколько раз она пробежала глазами это коротенькое письмо, и глаза ее наполнились обжигающими слезами. Она не могла дышать, из груди ее вырвался громкий стон. Беспомощно оглядевшись вокруг, она рухнула на кушетку как подкошенная и закричала в подушку. Ей казалось, что мир ее рухнул, что никогда в ее жизни больше не будет счастья, что вокруг нее всегда будет зияющая чернота и пустота. Слезы катились градом по ее лицу, а с шепчущих губ срывался только один вопрос: «Как же он мог?». Ей хотелось забыться, кануть в небытие, исчезнуть. Она так его любила – больше всех в жизни! Она так была счастлива с ним! Почему это все закончилось? Им было так хорошо вдвоем! Она сотрясалась в бесконечных рыданиях, вспоминая их ночи любви, полные нежности и ласки, как они вместе чистили зубы по утрам перед зеркалом и смеялись, как они прыгали как сумасшедшие посреди заросшего тюльпанами луга, как он раскачивал ее на качелях, что ноги ее улетали в облака, как он не раз спасал ее в горах, вызволяя из объятий холодных гор… Воспоминания сменяли друг друга быстро, как в кино, но это был только ее фильм. Только ее одной. Она пообещала себе, что никогда, НИКОГДА больше не будет никого так любить! Никогда!
Глава 9
Ду-ду
Как-то Лени увидела фильм «Доки Нью-Йорка» 1928 года Иозефа фон Штернберга, который произвел на нее сильное впечатление. В последнее время она много времени проводила в кинотеатрах, стараясь забыться после разрыва с Блохой. Новая картина так ее поразила, что она непременно решила предложить свои услуги для следующей картины режиссера и сделала это, как всегда, весьма самоуверенно. Одев одно из своих лучших платьев – шелковое, глубокого зеленого цвета, зеленое пальто, отороченное шикарным рыжим лисьим хвостом, и зеленую фетровую шляпку, Лени отправилась на киностудию УФА, где, как ей сказали, в данный момент происходило обсуждение новой картины Штернберга. Она немного потопталась перед входом в конференц-зал, откуда доносились громкие голоса и запах сигарного дыма, и решительно постучала.
– Кто там? Что Вам угодно? – спросили из-за двери.
– Я бы хотела поговорить с господином фон Штенбергом.
– Он занят.
Лени стояла в растерянности. Это оказалось не так уж просто. Неожиданно дверь распахнулась и показалась голова самого Штернберга. Он был чем-то неуловимо похож на Эйнштейна – те же грустно опущенные уголки глаз, мягкие черты лица, пышные усы.
– Так, и что Вы хотели, фройляйн? – задал он вопрос, уставившись на нее своими светло-серыми глазами.
– Мне хотелось бы поговорить с Вами. Мне очень нравятся Ваши фильмы, а «Доки Нью-Йорка» – просто фантастическая картина.
– Так, значит, Вам понравился мой фильм, – с иронией произнес режиссер, скользя взглядом по фигуре Лени. – Это замечательно.
Казалось, он не знал, что дальше сказать. Еще несколько секунд он задумчиво смотрел на молодую женщину и, наконец, с иронией сказал:
– Приходите в два часа в гостиницу «Бристоль», и мы вместе пообедаем.
Лени была на седьмом небе от счастья. Она побежала домой, чтобы переодеться и уже за час до назначенного времени сидела в ресторане гостиницы в светлосером платье с серебристым отливом и ниткой жемчуга. Штернберг пришел вовремя. Его очень заинтриговала эта загадочная женщина, осмелившаяся прервать важные переговоры ради встречи с ним. Лени рассыпалась в похвалах режиссеру, и он охотно слушал ее, не прерывая, впрочем, ни словом. Восторженные отзывы о своих работах ему были не внове. Что от него хочет эта… Позвольте, как она представилась? Актриса и танцовщица? Внезапно его слух уловил что-то интересное в ее словах, он внимательно смотрел на Лени.
– …Да и еще Вы так снимаете, что чувствуется в каждом помещении воздух.
– Воздух? Хм, а Вы правы. Странно, что никто из критиков этого никогда не замечал. Мне нравится Ваша наблюдательность.
Лени внутри торжествовала. Наконец, ей удалось хотя бы чем-то его зацепить!
– А что Вы сейчас снимаете? – спросила она.
– О, сейчас мы приступим к съемкам фильма по роману Манна. «Голубой ангел». Представляете, никак не могу найти никого на роль Лолы!
– Боже, я могу прийти на пробы? – тотчас же воскликнула Лени. – Позвольте мне прийти!