Любовница фюрера
Шрифт:
Еще одним увлечением Лени стал известный в Берлине жокей Отто Шмидт. Альфред Рифеншталь редко пропускал бега и с удовольствием играл на скачках. Иногда Лени позволялось вместе с матерью сопровождать отца в Груневальд. Так как ставки делать девушка не могла, да и не хотела, то все внимание устремляла к лошадям и жокеям. Отто в своей форменной рубашке в белую и голубую полоску часто смотрел на старте, где толпилась шумная и возбужденная публика, на зачарованно глядящую на него снизу Лени. Она несколько раз пытала подругу Герту, с которой иногда отправлялась на ипподром, действительно ли Шмидт смотрит на нее или же она выдает желаемое за реальность. Герта утвердительно кивала в ответ – она тоже видела, как жокей устремлял благосклонный и пристальный взгляд на ее хорошенькую подругу. Лени боялась поверить Герте, да и самой себе, однако решила действовать наверняка. Ей очень хотелось понравиться Шмидту, хотелось, чтобы он оценил ее красоту и ум. Она даже изучила родословную всех хороших скакунов, а также историю конных заводов – в специальной тетрадке Лени составила кучу таблиц и знала все наизусть. Набравшись смелости, девушка решила познакомиться со Шмидтом сама. Несколько раз она пыталась с ним заговорить, но он был смущен таким дерзким напором со стороны юной прелестницы, поэтому предпочитал отмалчиваться. Тогда Лени решила взяться за дело с другой стороны. Еще один популярный жокей – Растенбергер – не в пример Отто был очень общительным и открытым, а, кроме того, он тоже заметил хорошенькую фройлян, восхищенно смотрящую на лошадей. Лени заговорила с ним о животных, их родословной, чем повергла жокея в подлинное изумление. Девушка с невозмутимым видом перечислила всех родителей и прародителей лошадей, на которых он выступал. Такой блестящий ход не мог не произвести на Растенбергера впечатление, и он пригласил Лени на свидание. После обеда девушка пришла на место встречи в ресторан на Фридрихштрассе. Растенбергер уже ждал ее, он проводил Лени наверх по узкой лестнице в отдельный кабинет. Смутные подозрения стали ее одолевать уже на пороге комнаты. Когда они вошли, сомнений у нее не осталось – все в кабинете, включая ковры, скатерть, шторы, было красного цвета. Лени, впрочем, решила не отступать от намеченной цели – познакомиться с Отто через Растенбергера – и подумала, что сможет выпутаться. Жокей не стал откладывать то, зачем позвал девушку, в долгий ящик, и, чокнувшись с ней бокалом, попытался ее приобнять. Лени опешила от такой скорости развития событий и громко выпалила:
– А знаете, ведь я кузина Отто Шмидта! Представляете, какой бы был для него сюрприз, если бы вы провели меня к нему!
Но Растенбергер, распаленный присутствием молодого семнадцатилетнего тела, не обращал никакого внимания на ее слова, он настойчиво притянул ее за плечи и попытался поцеловать. В планы Лени такой поворот событий никак не входил, поэтому девушка отчаянно вырвалась из цепких объятий мужчины и бросилась на улицу. Растенбергер бежал вслед за ней. Она приостановилась на пороге ресторана, соображая, как же бежать дальше по улице – ведь начавшийся неожиданно дождь шел стеной, но тут на нее с кулаками набросилась какая-то женщина, оскорблявшая и поносившая ее на чем свет стоит. Видимо, это была фрау Растенбергер, которой рассказал о свидании мужа какой-то «добрый» человек.
В 21 год Лени получила предложение руки и сердца. Дело обстояло так: в июле 1923 года девушка с позволения родителей поехала вместе с Гертой в летний лагерь школы танцев Ютты Кламт. Предполагалось, что занятия будут проходить в каком-нибудь из городков на живописном Боденском озере. Лени впервые ехала куда-то одна, поэтому радости ее не было предела. Впереди маячили увлекательные приключения самостоятельного путешествия, но с самого начала что-то не задалось: на перроне в Ульме некая дама сообщила подругам, что фрау Кламт заболела, поэтому занятий не будет. Девушки очень огорчились, но решили все же не упускать возможности покататься одним и остановились в Линдау, сняв у некоего профессора комнату. Родителям решили об отмене курса танцев не сообщать. Между тем, на следующий день в Германии произошла денежная гиперинфляция. Деньги обесценились. В магазинах по несколько раз на дню менялись цены, а за два-три дня они вырастали вдвое. Профессор разрешил девушкам не платить за жилье, однако Лени с Гертой нужны были деньги – у родителей они решили помощи не просить, опасаясь, что придется вернуться домой. Как-то на улице подруги встретили знакомых художников Вилли Иеккеля и Нушку, заехавших в Линдау на пару часов в поисках денег. Они пригласили девушек с собой на дачу в Гунцесриде в Алльгойских Альпах, где все вместе провели несколько сказочных дней. Там же они познакомились с каким-то торговцем, у которого был автомобиль. Мужчина как раз собирался ехать в Штутгарт. Лени упросила его научить ее водить машину и вместе с Гертой они поехали на его автомобиле, несмотря на то, что обратные билеты на поезд были со станции в Линдау, а денег у них не было.
Не доехав до Штутгарта, машина под управлением Лени попала в аварию. К счастью, никто не пострадал, правда, деньги на обратный путь пришлось занимать у торговца. Когда девушки вернулись домой, то обнаружили, что их родители до сих пор в отъезде – не долго думая, они решают поехать отдохнуть на Балтийское море. Девушки много купались и загорали, Лени каждый день тренировалась на пляже, чем несомненно привлекала внимание отдыхающих. Одним из наблюдателей за ее экзерсисами на пляже стал некий молодой темноволосый человек. Он представился Лени Гарри Зокалем из Инсбрука и сделал ей несколько комплиментов по поводу танцев. Гарри вызвался предложить девушке помощь в организации ангажемента в городском театре Инсбрука, сообщив, что является в некотором роде продюсером – просто у него есть деньги. Лени уклончиво ответила, что для того, чтобы выступать, ей еще нужно много учиться. Мужчина же решил воспользоваться моментом знакомства и пригласил обеих девушек в рыбный ресторан. Гари галантно вел себя с подругами, одинаково оказывая им внимание, и с тех пор они стали закадычными друзьями. Одно время Герта, было, им увлеклась, но скоро стало ясно, что он предпочитает Лени, которой он и сделал предложение в последний день перед ее отъездом. Девушке он нравился, однако взаимностью она ответить не смогла бы, о чем прямо и сообщила опечаленному Зокалю. Впрочем, от ворот поворот такому поклоннику, который мог бы пригодиться ей в будущем, Лени тоже, видимо, давать не стала, поэтому твердого «нет» не сказала, чем дала ему надежду добиваться ее и дальше. Похоже, Лени любила мужчин, которые чего-то достигли в жизни, а не просто, подобно Зокалю, имели счет в банке. Например, 39-летний теннисист Отто Фротцгейм казался девушке удачной кандидатурой, несмотря на то, что она прекрасно знала о его славе победителя на амурном фронте. Лени решила во чтобы то ни стало расстаться с невинностью, которую до сих пор благоразумно хранила и которая начинала ее понемногу тяготить, в объятиях Фротцгейма – олимпийского чемпиона 1908 года по теннису, с которым она в дамском гардеробе обменялась лишь мимолетным взглядом. Девушка всегда напролом шла к поставленной цели, и, как правило, всегда добивалась того, чего хотела. Итак, Лени решила пойти по уже однажды испробованному ею пути и завязать знакомство через друга Отто Гюнтера Рана, питавшего, ко всему прочему, пылкие чувства к хитрой чаровнице. От него она узнала, что Фротцгейм теперь живет в Кельне, где занимает пост заместителя начальника полиции города, однако бывает в Берлине дважды в месяц. Лени упросила Рана поговорить с Фротцгеймом и устроить им свидание. Через несколько недель от теннисиста пришел положительный ответ с предложением нанести ему визит в его квартиру на Раухштрассе. Предложение, надо заметить, недвусмысленное. Лени посоветовалась со своей подругой Алисой, давно искушенной в любовных делах, да и давно уже замужней. Решено было отправить Лени на свидание в красивом нижнем белье, и Алиса одолжила ей свой черный кружевной гарнитур из тонкого шелка. Во всеоружии Лени поднялась по мраморной лестнице и позвонила в дверь. Дверь открыл Отто, он был все так же хорош, как и два года назад, когда она его видела. Те же огромные глаза с тяжелыми веками, делающими взгляд таким загадочным и гипнотизирующим. Он протянул ей руку:
– Фройляйн Лени, входите, рад знакомству. Позвольте помочь, – он снял с нее черное бархатное пальто с опушкой из искусственного горностая и проводил в комнату.
– Чай, кофе?
– Чай, пожалуйста, – тихо произнесла смущенная Лени. Она опустилась в удобное мягкое кресло и оглядела комнату. Посредине стоял большой круглый стол из темного мореного дуба и четыре кожаных стула. Рядом с ее креслом возвышались книжные шкафы со стеклянными дверями, тут же стояла небольшая кушетка с кучей подушек и тумбочка с граммофоном. На стенах – обои с крупными серо-голубыми цветами. Мягкое приглушенное освещение создавало весьма интимную обстановку. Напряжение Лени немного поутихло. Отто неслышно вошел и подал девушке чашку свежезаваренного чая. От его пристального взгляда сердце ее вновь затрепетало, и она решила нарушить молчание первой:
– Я так рада, что вы согласились встретиться со мной. Я давно хотела с Вами познакомиться. Вы не представляете, как я обожаю теннис! – с улыбкой проговорила Лени.
– Правда? Да, я тоже очень его люблю, – засмеялся Отто. – Очень польщен Вашим вниманием – всегда приятно, когда к тебе проявляют интерес такие красивые женщины, – и он многозначительно оглядел ее, от чего у Лени сердце в груди замерло на мгновение. Мужчина удовлетворенно улыбнулся, остановив взор на ногах девушки, которые не скрывало модное изумрудное платье.
– А чем вы занимаетесь?
– О, я собираюсь стать танцовщицей. Сейчас я учусь у русской балерины Эдуардовой – она просто прелесть!
– В таком случае, может быть, Вы любезно продемонстрируете свое умение прямо сейчас? – мягким глухим голосом спросил Отто, направляясь к граммофону.
Лени как сомнамбула повиновалась его пригласительному жесту, и они начали двигаться под музыку танго. На повороте Отто внезапно поднял ее вверх, и в следующее мгновение она уже оказалась на кушетке. Мужчина проворно стянул с нее трусики и стремительно овладел, не размениваясь на сантименты. Лени представляла себе все совсем иначе. Трудно вообразить, какое ее постигло разочарование, когда после нескольких минут соития, Отто бросил ей полотенце со словами:
– Ванная там. Можешь помыться.
Лени, едва сдерживая слезы, пошла в ванную и разрыдалась там. Вернувшись, она застала Отто уже одетым.
– Так, у меня встреча. Вот тебе деньги, на случай если забеременеешь.
Лени обескуражено смотрела на его протянутую руку и вдруг вырвала банкноту из рук и разорвала ее в клочья, отчаянно закричав:
– Ты – чудовище! – и выбежала за дверь, сотрясаясь от рыданий. Девушка долго и бесцельно блуждала по улицам туманного Берлина. От унижения ей не хотелось дальше жить. У канала Ополчения она неподвижно простояла несколько часов, пока в ее голове не созрела идея написать обидчику гневное письмо о растоптанной любви и предательстве. Вернувшись домой, она села за стол и тем же вечером отправила Фротцгейму послание о том, как цинично, всего за несколько минут, он погубил ее любовь и невинность. В тишине комнаты раздавался яростный скрип ее перьевой ручки, которой она писала письмо на бумаге с вензелем. Как он мог?! Да кто он такой, что позволяет себе так с ней обращаться?! От переполняющих ее эмоций у нее разболелась голова, она небрежно запечатала конверт и быстрыми шагами спустилась по лестнице в прихожую. Там она оставила его на подносе для почты – утром письмо должна была забрать прислуга. Лени обессилено легла на кровать и тотчас же провалилась в тяжелый сон.
Глава 5
Первый успех
– Фрау Якоб, Вы меня слышите? Пора на прогулку! – донесся откуда-то издалека, словно сквозь пелену, мелодичный женский голос. Лени, неподвижно застывшая на своей кровати, даже не шелохнулась. Вновь и вновь она вспоминала свою неудачную первую любовь, и, казалось, это было для нее своеобразным изощренным удовольствием. Снова и снова она перебирала в памяти эти долгие часы отчаяния и душевной боли, которые доставил ей Отто Фротцгейм. Ее руки, что есть мочи, сжимали край одеяла. Медсестра остановилась перед ней на мгновение, затем сочувственно покачала головой, нагнулась и попыталась разжать посиневшие от напряжения пальцы. Лени вдруг сделала глубокий судорожный вздох, как будто долго находилась под водой, и уставилась непонимающим взглядом на склонившуюся над ней женщину.
– Все хорошо, фрау Якоб. Не волнуйтесь! Все хорошо. Пожалуйста, идите в парк. Пора на прогулку, – и ласково взяв Лени под локоть, она повела ее к двери.
Лени нехотя повиновалась сестре, хотя сейчас больше всего ей хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в угол, чтобы никто ее не беспокоил. От таблеток постоянно кружилась голова, и дико хотелось спать. Она прошла по усыпанной гравием и мягко шуршащей под ногами дорожке в парк, разбитый перед психиатрическим отделением клиники, и вяло опустилась на деревянную скамейку. Светило утреннее неяркое солнце, рисуя на земле причудливые пестрые тени. В воздухе разливалась прохлада и свежесть нового дня. За высаженным вдоль главной аллеи парка кустарником виднелись розетки нежно коралловых и кроваво-красных георгинов, чуть склонившихся к земле под тяжестью крупных резных цветков. Где-то высоко в серых, словно покрытых слоем пыли, стволах буков громко щебетали птицы. Чистый воздух помог Лени немного прийти в себя, сознание ее просветлилось. Воспоминания уже не так сильно терзали ее измученную душу. Устремив взгляд на георгины, она внезапно отчетливо увидела перед собой огромный букет пунцовых роз, которые прислал ей потом, после ее письма, Отто вместе с запиской, в которой просил прощения и признавался в любви. Лени, уже уехавшая к тому времени в Дрезден для прохождения курса танцев в школе фрау Мари Вигман, не думала, что мужчина, так глубоко ее задевший и обидевший, вновь появится в ее жизни. Девушка сняла в гостинице небольшой зал, где пробовала ставить танцы, родившиеся в ее душе под впечатлением печальных переживаний. Она пыталась с головой уйти в работу. Когда портье принес ей записку и букет, она несколько минут стояла, как громом пораженная, и, наконец, осознав произошедшее, бросилась целовать его письмо. Прижав к груди багряные розы, она заперлась в своей комнате и проплакала остаток дня. Он приехал через несколько дней и был таким кротким и нежным, умолял простить его, говорил, что ничего не знал о ее любви. Лени поверила ему, полностью отдавшись в его власть, но когда с каждым следующим визитом стала замечать все чаще и чаще появляющееся у Отто пренебрежение к ее свободе, к ее желаниям и стремлениям, то ее начали посещать мысли о разрыве отношений. Мать, узнав о ее связи с Фротцгеймом, такой выбор не одобрила, но виной тому была большая разница в возрасте, а не тянущаяся за теннисистом слава покорителя женских сердец – этого Берта Рифеншталь, к счастью, не знала. Кроме того, теперь Лени решила более серьезно заняться своей карьерой и, отказавшись от занятий в Дрездене, снова вернулась в Берлин к Эдуардовой. Она не пропускала ни одного выступления тогдашних звезд сцены Нидди Импековен, Мари Вигман или Валески Герт, старалась часто посещать Дворец кронпринца с выставленными там современными художниками и скульпторами. Интересовалась живописью Кандинского, Франца Марка, Сезанна, Дега и, конечно, Ван Гога. Ее репетиции становились все продолжительнее и напряженнее – ежедневно она занималась по нескольку часов, к вечеру падая в изнеможении. Очень кстати на горизонте снова появился Гарри Зокаль, который снова предложил Лени свою помощь в организации танцевального вечера с ее участием – на этот раз она решила воспользоваться его услугами. За один доллар он арендовал помещение в Мюнхене и оплатил рекламу – этот вечер должен был стать как бы репетицией к главному событию: выступлению в Берлине, которое финансировал сам Альфред Рифеншталь. Да, да, ее отец, так не веривший в нее, самолично договорился об аренде зала Блютнера!