Любовница вулкана
Шрифт:
То, что есть у вас:компакт-диски, бутылки вина, первые издания, купленные на аукционе фотографии определенной эпохи, — эти списки лишь придают законную силу страсти к собирательству, если только, как было в случае с Кавалером, собранное вами не подвергается опасности.
Теперь, когда нависла угроза все потерять, он хочет знать, что у него есть. Он хочет обладать этим вечно, пусть в виде списка.
Для Кавалера это спасательная операция. И он предвкушает ее радостно, несмотря на малоприятный побудительный мотив. Он увидит все, что собрал, расставит в определенном порядке, оценит каждую из коллекций, поймет, насколько они многообразны, изобильны, великолепны и, конечно, чего им недостает: это одновременно и удовольствие, и работа, тяжелая работа, перепоручить которую нельзя никому из домочадцев.
Он начал с коридора, ведущего к лестнице подвального этажа, и пошел из комнаты в комнату, с этажа на этаж, от воспоминания к воспоминанию (все они
Таким было настроение лета: Неаполь ждал вторжения французов на нижнюю часть полуострова, а Кавалер, который, к счастью, заранее почувствовал конец своей хорошей жизни (это не Помпеи и не Геркуланум), составил список имущества и начал думать о том, как эвакуировать самое ценное.
Но вот, благодаря великой победе несравненного героя над французским флотом, опасность миновала — ясно, что теперь вторжение французов в Италию, начавшееся два года назад, будет остановлено. Эту победу вместе с днем рождения Героя они и праздновали сегодня вечером. Кавалер уже отдал распоряжение отослать большую часть упакованного имущества в Англию: вторую коллекцию античных ваз, много большую и лучшего качества по сравнению с той, что была продана британскому музею во время первого отпуска. Вазы были тщательно упакованы слугами и агентами; через несколько дней их уложат в сундуки и погрузят на британский торговый корабль, стоящий в гавани. Глупо отменять эти распоряжения только потому, что угроза французского вторжения (или, того хуже, восстания республиканцев) миновала. Пусть уж вазы отправляются в Англию, на продажу, решил он. Мне нужны деньги. Деньги — вечная забота. Низшая, отправная точка собирательского цикла; ведь коллекционирование — движение по кругу, а не вперед. Самый же сладостный момент — в надире орбиты, когда все продано и человек получает возможность начать заново, с чистого листа. Кавалер утешал себя мыслями о той радости, которую получит от составления новой коллекции ваз, лучшей, чем прежняя.
Он предвкушал, как начнет все заново.
Кавалер — на причале, следит за погрузкой корзин со своими сокровищами на борт «Колосса». Герой пока в постели — но поправляется. Миссис Кэдоган готовит ему бульон, а жена Кавалера сидит с ним, пока он занят своей корреспонденцией. Он пишет брату (тоже священнику, как и их отец), пишет, чтобы перечислить свои победы и выразить озабоченность — он боится, что его заслуги останутся недооценены. Они должны воздать мне надлежащие почести, несмотря на зависть, пишет он. (За победу на Ниле Герой рассчитывал получить титул виконта.) Письма к Фанни отличаются более откровенной хвастливостью. Так же, как все эти годы жена Кавалера в письмах к Чарльзу бесхитростно пересказывала все комплименты, сказанные в ее адрес, Герой методично передает жене каждое адресованное ему хвалебное слово. Все восхищаются мною. Меня уважают даже французы. Они на удивление похожи, искалеченный герой и роскошная матрона, — в каждом есть что-то детское, то, что чрезвычайно трогает Кавалера.
Люди ходят за мной по улице и выкрикивают мое имя. Герой больше не лежит в постели, и жена Кавалера сопровождает его во дворец на переговоры с королем и министрами, в гавань, где его присутствие необходимо для улаживания конфликта между английскими матросами и коварными неаполитанцами; я участвую во всех периговорах нашего виликого гостя, пишет она Чарльзу. Она неутомимо поддерживает его во всех делах, живет его интересами. Она подружилась со всеми его подчиненными и взяла на себя труд доводить их нужды до сведения обожаемого, но невнимательного адмирала. Любовь к учебе и нерастраченные материнские чувства заставляли ее помогать молодым гардемаринам писать письма любимым в Англию. Она пыталась обучить Джозайю танцевать гавот. Узнав от Джозайи, что именно он наложил отчиму спасительный
Кавалер, со своей стороны, написал в министерство иностранных дел и выразил протест против выказанного Герою пренебрежения. Для них нет высшего удовольствия, чем быть втроем. Однажды вечером, в Большой гостиной, где висит сорок картин из коллекции Кавалера, происходит обычная домашняя сцена: Кавалер играет на виолончели, его жена поет для Героя. В какой-то момент Кавалер пытается охладить возмущение Героя по поводу нерешительности короля, а жена Кавалера взирает на мужчин, и ее вдруг охватывает невыразимое счастье. Нельзя ожидать, что подобные люди вдруг изменятся, говорит Кавалер. Боже мой, но мы должнызаставить их понять, какое несчастье их ждет, восклицает Герой, сильно жестикулируя левой рукой, и по мере того, как он впадает в раж, обрубок правой в верхней части пустого рукава тоже начинает дергаться. Она любовно смотрит на Кавалера, выразительно распространяющегося о достойной всякой жалости умственной неполноценности короля. Она пристально смотрит на Героя, и ее жаркий взгляд обволакивает его целительным теплом. Потом все трое гуляют по террасе и смотрят на Везувий, в последнее время непривычно спокойный. Иногда Кавалер идет посередине, а они по бокам, как взрослые дети, которыми вполне могли бы быть. Иногда в центре она, Герой (меньше ее ростом) слева — ее бока касается горячий обрубок правой руки, — а Кавалер (выше ее) справа. Кавалер продолжает рассказывать Герою о некоторых местных суевериях, касающихся горы.
Как, собственно, должен выглядеть герой? А король? А записная красавица?
Ни этот герой, ни король, ни красавица не обладают тем, что Рейнольдс назвал бы подобающей внешностью. Герой не похож на героя; король никогда не выглядел и не действовал как настоящий король; красавица, увы, больше не красавица. Попросту говоря: Герой — изувеченный, беззубый, усталый, истощенный маленький человечек; король — немыслимо тучный, покрытый лишаем мужчина с жутким рылом; красавица, отяжелевшая от спиртного, теперь не только высокая, но и весьма крупная женщина, и в тридцать три выглядит далеко не юной. Лишь Кавалер (аристократ, придворный, ученый, изысканный человек) соответствует идеалу: он высок, строен, с тонкими чертами лица, не изменился с возрастом. И хотя он старший среди четырех будущих обитателей вселенной исторической живописи, однако находится в самой лучшей физической форме.
Для нихвсе это, разумеется, не имело значения. Но что интересно: мы, люди, столь далекие от того времени, когда на картинах полагалось изображать героев с идеальной внешностью, люди, твердящие о гуманизирующей значимости уродства и физического несовершенства, тем не менее считаем несуразным и нуждающимся в объяснении тот факт, что увечный мужчина и уже не молодая женщина могут испытывать друг к другу романтические чувства, что они (потеряв голову, говорим мы) способны идеализировать друг друга.
Их трио воспринималось так естественно. В жизни Кавалера появился новый молодой человек, скорее сын, чем племянник. У его жены появился новый объект для восхищения, равного которому она не испытывала никогда прежде. У Героя появились друзья, каких у него раньше не было; ему льстило восхищение старого элегантного Кавалера, он был ошеломлен добротой и заботливостью его молодой жены. Их объединял не только восторг все сильнее крепнущей дружбы, но и то, что они чувствовали себя героями великой исторической драмы — спасали Англию, да и всю Европу, от французского нашествия и республиканизма.
Герой полностью поправился и готовился снова выйти в море. Нужно было разослать депеши и письма: министрам, влиятельным титулованным знакомым в Англию, английским капитанам в Средиземноморье. Нужно было встретиться с неаполитанскими министрами, с королевской четой, с низвергнутым, но по-прежнему влиятельным премьер-министром, известным своими антифранцузскими настроениями. Правительство Бурбонов непрерывно совещалось по поводу того, нужно ли противостоять Франции, при этом Кавалер настаивал на отправке войск в Рим, а Герой, также ратовавший за то, чтобы Неаполь вступил в битву и стал, таким образом, открытым союзником (то есть военной базой) Англии, старался употребить все свое влияние, чтобы добиться одобрения этого решения. Как только согласие на неразумную вылазку было получено, Герою понадобилось продумывать военные маневры, и все это — в каше разнообразных эмоций: патриотизма, чувства собственной значимости, разочарованности, беспокойства и живейшего презрения к большинству местных актеров, игравших на одной с ним сцене. Так всегда чувствуют себя представители мировой империи, когда, пытаясь внедрить понятия о военных добродетелях и необходимости сопротивления вражеской сверхдержаве, отстаивают свои идеи в удаленной от цивилизации южной сатрапии, где процветают праздность и коррупция.