Любовница
Шрифт:
Но, уговаривая себя подобным образом, Джорджиана понимала, что ее слабые аргументы – это убаюкивающая ложь и самообман.
И все же она не могла отказаться от своей цели. На карту было поставлено гораздо больше, чем секс. Собственно, секс никогда не имел реального значения для Джорджианы, являясь просто неприятной обязанностью.
Причудливо звенела и гремела музыка Моцарта. Сидящая неподалеку молодая девушка встала и, спотыкаясь, вышла из зала, видимо, почувствовав себя плохо. Джорджиана даже позавидовала ей: она бы с удовольствием ушла с концерта пораньше.
После окончания концерта она приехала на такси домой и откупорила бутылку "Болинжер". Ксавьер особенно любил этот сорт шампанского за его кисловатый дрожжевой привкус. Джорджиана предпочла бы что-нибудь более легкое, но сегодняшний вечер на сто процентов должен был отвечать вкусам Ксавьера.
Она выпила два бокала и почувствовала себя в достаточной степени развязно.
Джорджиане никогда не приходило в голову, что выбранные ею методы обольщения были неуклюжими, грубыми и банальными. В высшей степени изысканная в выборе одежды, обожаемая многими за свое умение устраивать светские вечера с оригинальными ужинами, Джорджиана была наивна, как ребенок, в том, что касалось тонкостей соблазна. Она была уверена, что делает все, чего от нее ожидают, и что это не может не понравиться.
Одетая в шелковую ночную сорочку персикового цвета, окутанная облаком туалетной воды "Жоли Мадам", она ждала возвращения мужа, не подозревая о катастрофическом несоответствии между сценой, которую она подготовила, и эмоциональными взлетами и падениями сегодняшнего дня Ксавьера.
Он вернулся в четыре часа утра, необычно усталый и изможденный.
Джорджиана, томно растянувшаяся на диване, увидела, что он смотрит на нее тупым, неузнающим взглядом. Как если бы она была кем-то, кого он видел пару раз, но не может точно вспомнить, когда и где.
Она в напряжении ожидала его, начиная с полуночи, и теперь внутренне кипела от гнева.
Он был с одной из этих девиц. По своему собственному желанию, по собственному выбору. На свидании, которое не было устроено ею, Джорджианой, его женой.
Возмущение переполняло ее, но она приказала себе не подавать виду.
– Ты все еще не спишь? – произнес он.
– Я ждала тебя, – сказала она. – Я почти не вижу тебя в последние дни.
Она улыбнулась и постаралась вызвать в себе ощущения и манеры юной невесты Джорджианы, которая была так влюблена в своего знаменитого, сурового жениха.
– Действительно. Извини.
Он сел, наклонившись вперед и устало свесив между коленями руки.
– Ты так много работаешь, – мягко пожурила она мужа. – Так нельзя.
Ксавьер посмотрел на нее, обратив внимание на девически кокетливый блеск в ее глазах. Его мысли были полны Тэрой и их ребенком. Ему не хотелось думать о Джорджиане. Он потерял стимул тратить мысленную энергию на ее проблемы. Он подозревал, что она не вполне счастлива в последнее время, может быть, не совсем здорова. Как было бы хорошо, если бы она освободила его от себя. Завела бы любовника, потенциального нового мужа. Нашла бы где-нибудь свое счастье.
– Выпьем шампанского, – предложила Джорджиана.
Она подошла к нему и села рядом. Ксавьер взял бокал из ее рук.
Джорджиана подняла свой бокал и нежно чокнулась с ним.
– С Новым годом, дорогой.
– С Новым годом, – машинально ответил он.
– Новый год, новый старт, – продолжила она.
– Да, – сказал Ксавьер, немного помолчав. Если бы она знала… Он обдумывал, как помягче объяснить ей все.
– Я действительно очень люблю тебя, Ксавьер, – сказала она. В ее голосе послышались жалобные нотки.
Ксавьер промолчал.
Джорджиана поставила бокал и положила руку ему между ног. Если бы она вонзила в него нож, он не был бы сильнее поражен и встревожен. Неотрывно глядя ему в глаза, она начала медленно двигать рукой.
Ксавьер почувствовал отвращение. Ему хотелось отогнать ее, как назойливое насекомое.
Продолжая улыбаться, она спустила с плеч бретельки ночной сорочки. Ее маленькая девичья грудь отливала молочно-жемчужным блеском в неярком свете ночных ламп.
Ксавьер представил роскошную, пышную, как у рембрандтовских женщин, грудь Тэры, напоминающую два тяжелых спелых плода. Он рассеянно наблюдал, как Джорджиана поднялась на ноги, выскользнула из сорочки и представила ему на обозрение свое безупречно красивое тело.
Несколько мгновений она стояла так, торжествующая, но все же неуверенная. Затем, неожиданно проявив инициативу, взяла его за руку и подвела ее к своим бедрам.
Ксавьер ощутил прикосновение к ее скользкой надушенной коже, очевидно, обработанной каким-то дорогим разглаживающим составом. Его рука безвольно покоилась в ее руке и сразу упала вниз, как только Джорджиана разжала пальцы.
Джорджиана в изумлении смотрела на него. На ее лице отражались обида и смущение, как у ребенка, чей тщательно обдуманный подарок был грубо отвергнут.
Нехотя, огромным усилием воли, Ксавьер заставил себя сфокусировать сознание на стоящей перед ним женщине и той ужасной ситуации, в которой они оказались.
Подавив желание сбить ее с ног одним сильным ударом, он заставил себя быть мягким и сдержанным. Джорджиана не была виновата в том, что он больше не испытывал к ней никаких чувств. Он усадил ее рядом с собой на диван и обнял за плечи.
И затем он сказал ей.
Она сидела неподвижно, безмолвно. Ее лицо стало замкнутым и непроницаемый.
Он решил, что она просто отключилась от него. Его жена обладала потрясающей Способностью игнорировать то, что ей не нравилось, то, что не соответствовало ее взгляду на мир.
– Джорджиана, – настойчиво проговорил он, встряхивая ее за плечи. – Ты должна меня выслушать.
Он должен быть честным. Честность часто бывает груба и жестока, но он всегда был честен.
– Это не внезапная прихоть. Я думал об этом уже несколько недель. Я не мог спать, Джорджиана!
Ее лицо было белым как саван, лишенные выражения; голубые глаза казались стеклянными.