Любовник Дженис Джоплин
Шрифт:
— С обеими.
— Так я и думал. Твоя песенка спета, Ротозей! — удовлетворенно подытожил Маскареньо. — Франко, — приказал он своему помощнику, — пусть подмоют ему задницу, а потом покажи газетчикам, чтобы сфотографировали. Потом поезжай в Альтату и к моему приезду переверни всю деревню с ног на голову. Я скоро буду.
Назавтра газеты посвятили Давиду восемь колонок: «Опасный преступник Давид Валенсуэла Теран, он же Санди, он же Ротозей, арестован в результате блестящей операции подразделения спецназа „Драконы“ под командованием команданте Эдуардо Маскареньо. Во время перестрелки убиты: Грегорио Палафокс, он же Чато, он же
Глава 15
Сантос Мохардин приехал в Альтату под вечер, высадил из машины Педро Инфанте возле дома Клоутьера, а сам покатил к себе на виллу.
«Надо было назначить встречу с Санди в Авандаро на понедельник, — размышлял он. — Дон Серхио не любит, когда товар привозят домой».
Смеркалось. Чоло оставил машину на песчаной улице, зашел в дом, на кухне достал из холодильника бутылку пива и крикнул в темноту:
— Санди! — но ответа не последовало. Он расположился у бассейна под большим желтым зонтом и, отгоняя комаров, продолжал время от времени звать Давида с тем же результатом. Через несколько минут его терпение иссякло: — Надеюсь, этот каброн не смылся в Чакалу или Лос-Анджелес! А скорее всего сидит сейчас, наверное, со своими рыбаками в кооперативном кабаке! — Спустя еще полчаса он уже всерьез обеспокоился, сел в пикап, заехал сначала за Педро Инфанте, а затем направился к хозяйке «броненосца Потемкина» и единственной подруге Давида во всем порту — той, что на днях приходила на виллу и расспрашивала про него.
Ребека сообщила ему новость, от которой у Чоло похолодела душа.
— Ладно врать-то! Откуда ты знаешь, что это был Чато?
— Давид его так называл.
— И куда его повезли?
— Они не сказали.
— На катафалке?
— Нет, на кооперативном пикапе. Наверное, в Наволато.
Чоло не знал, куда девать груз, дон Серхио строго-настрого запретил оставлять его на вилле, но и вывозить уже нельзя; подъезжая к Альтате. он увидел два джипа с полицейскими.
— Послушай, выручи меня, я для Санди привез кое-что, позволь мне на время оставить это у тебя, заберу сразу, как только все прояснится!
— А что это?
— Сосновые семена — ты же знаешь, Давид всю жизнь прожил в сьерре, вот ему и хочется, чтобы везде росли сосны!
— Сумасшедший! — улыбнулась Ребека. — Ладно, сгружай!
— Куда, в твою комнату? Их много!
— Зачем, когда вон, свинарник есть!
— Да не бойся, мы о твоих секретах никому не расскажем, правда, Педро?
За платяным шкафом Ребеки выросла гора из восьмисот килограммов марихуаны. Кроме них, в доме никого не было: старик блаженствовал в «Гальере», а Ривера должен был прийти с минуты на минуту. Чоло поспешил распрощаться, чувствуя, как возбуждается, стоя рядом с Ребекой, — вот это запах! А Санди ни разу даже словом о ней не обмолвился. Наверняка трахает ее, а потому молчит, чтобы никто не догадался.
— Ну ладно, гудбай, спасибо! — Чоло нажал на газ и укатил, пустив из-под колес песочные струи.
Ребека бросила взгляд на свой маленький отвоеванный у песка огородик.
— Вот дурачок, где ему вырастить целый сосновый лес!
Мохардин навел справки в похоронном бюро Наволато, но ему ничего не смогли сообщить о мертвеце, привезенном утром из Альтаты, — еще раньше по указанию полиции все записи были уничтожены, а владелец бюро хранил молчание. Чоло и Педро вернулись в Кульякан, до которого от Наволато тридцать километров пути, и сразу попали в плотный автомобильный поток на бульваре Сапаты — в этот час возвращались с работы фермеры. Сантос притормозил напротив кинотеатра «Эхидаль».
— Педро, извини, старик, но тебе придется выйти здесь. Возвращайся домой на такси и никуда не отлучайся, можешь срочно понадобиться! — А сам свернул в узкие улочки района Коль-Поп, где днем мальчишки играли в бейсбол тряпичными мячами, а вечером их матери продавали жареное мясо с хлебными сухарями и кукурузными лепешками.
И опять никаких новостей — дом Палафоксов оставался на замке, соседи не видели никого из них целый день, но рассказали, что полиция тоже их разыскивала. Чоло ничего не понимал. Время уже перевалило за восемь. Он напрасно объехал все похоронные бюро города, потом из дома обзвонил те, что находились в ближайших селениях Агуаруто, Сан-Педро и Эль-Верхель — и тоже безуспешно. Сегодня ему определенно не везло.
Пока Чоло метался из конца в конец, Палафоксы продолжали сидеть под арестом в полицейском участке и переживали за Давида. Куда его увезли? Почему не оставили с нами? Время шло, и в сознании Грегорио росла убежденность, что произошло непоправимое.
— Черт побери, что я теперь скажу Тере? Альфонсо доверил мне сына, попросил присматривать за ним, а оказалось, что парень попал из огня да в полымя!
Мария присоединилась к нему:
— Прости меня, это я настояла, чтобы Давид поехал с нами на кладбище!
— Не говори ничего, только молись, чтобы его вернули нам живым и здоровым! — Грегорио попытался заговорить с охранником: — У меня уже убили сына, зачем вам понадобился и племянник? — взмолился он. — Давид только с виду взрослый, а по сути совсем еще ребенок!
Полицейский ответил сухо:
— Команданте выслушает вас, когда сможет.
— Я хотел бы позвонить адвокату.
— У нас нет телефона.
— Тогда пошлите за ним.
— У нас нет посыльного.
— Неужели в вас нет ни капли сочувствия?
На голой деревянной скамье спал Джонленнон. Рядом сидела Мария Фернанда, угнетенная невеселыми думами: «И это наше правосудие? Как хорошо, что я все-таки не пошла на юридический, что не полезла в этот ужас, в эту клоаку! А теперь еще Давид, бедняга, бог знает, что с ним может приключиться! Мы сами будем виноваты, если через несколько лет гулять вечерами на улицах станет опасно для жизни, если эта страна превратится в обитель насильников. Как можно допускать подобную безнаказанность и произвол? А я тоже хороша, только говорю вместо того, чтобы действовать, бороться! А что, если поговорить с отцом Майтэ? Нет, получится то же. что в прошлый раз, на него самого давят со всех сторон. Как же нам не хватает организации по защите гражданских прав!»
— Я сегодня похоронил сына, — продолжал взывать Грегорио к охраннику. — У вас есть дети? Моему не исполнилось и двадцати трех, а ему прострелили голову, привязали к поясу кусок бетона для тяжести и сбросили в море.
В центре потолка лениво вращались лопасти вентилятора.
— Послушайте, сеньор, ваше дело может рассмотреть только команданте Маскареньо, поэтому сядьте и ждите!
— А когда он придет?
— Не знаю, но придет обязательно.
Грегорио тяжело опустился на скамью сбоку от жены.